Пол Стретерн - Хайдеггер

Здесь, как и во многих других случаях, аргументация Хайдеггера обращается к коренному значению слов. В качестве доказательств он использует их первоначальное значение. Но почему более раннее, древнее значение слов во всех отношениях лучше современного? Хайдеггер сказал бы, что они обладают приоритетом. Так и есть, но только в буквальном смысле – они первые во времени. Это можно проследить по использованию – в том числе ошибочному – слова aletheia. (Префикс а означает «нет»; например, анорексия – это «нет аппетита». Слово letheia образовано от названия реки Леты, реки забвения, которую, согласно древнегреческой мифологии, мы все должны пересечь после смерти.) Хайдеггер утверждает, что древнее понимание бытия стало сокрытым, или забытым. Но неявный смысл греческого слова aletheia – это абсолютно ошибочная концепция памяти. Сократ полагал, что любое знание есть воспоминание. Память просто извлекает знание, которое дано нам в идеальной форме до рождения. (Первоначальное значение слова «education» (образование) согласуется с этой концепцией. В переводе с латыни e-ducate в буквальном смысле означает «вывести»: другими словами, выявить нечто уже существующее. То есть, согласно этой концепции образования, популярные комики Лорел и Харди были специалистами по ядерной физике, ждущими своего часа.) Таким образом, древние мыслители считали, что память позволяет нам достичь истины, или aletheia, – несокрытости, незабвения. Разумеется, мы понимаем, что знания приобретаются не так. Обращение к корневому значению слов или отголоску предыдущего смысла, который они содержат, не гарантирует достижения глубинной истины. Хайдеггер прав: в словах спрятана история их смысла. Но это необязательно история деградации или сокрытия. Наоборот, история использования слова – как особой формы его вербального значения – часто отражает движение к более верной картине происходящего. Греки до сих пор используют слово aletheia в значении «истина». Однако ни мы, ни они уже не связываем истину с незабвением (или с несокрытостью). Почему? Потому что истина необязательно связана с памятью, изначально не скрыта в ней. Многие концепции Хайдеггера страдают от недостатков такого подхода.

Кооптируя слова для собственных целей (например, Dasein), обращаясь к древним терминам вне контекста (таким как aletheia), соединяя слова (например, бытие-в-мире) и так далее, Хайдеггер сумел создать собственный, неповторимый язык. Этот язык затрудняет понимание, за исключением разве что в отношении себя самого. Вот лишь один небольшой пример: «Оно есть экзистенциальный основообраз равноисходной разомкнутости мира, соприсутствия и экзистенции, поскольку последняя сама по сути есть бытие-в-мире».

Здесь понятность по отношению к себе балансирует на грани самоуничтожения. Как точно выразился сам Хайдеггер: «Ничто само ничтожит». Но тогда возникает вопрос: неужели это и есть суть понятия «ничто»? Или это просто бессмыслица? Можно предположить, что Хайдеггер был серьезен, когда предупреждал нас искусной метафорой: «Иррационализм – подыгрывая рационализму – лишь вкривь говорит о том, к чему последний слеп». Для Шекспира представление служит средством; для Хайдеггера само представление ухитряется говорить «вкривь». Он рассудительно предупреждает нас: «Привлечение подобных свидетельств должно остерегаться разнузданной словесной мистики». Однако за этим предупреждением следует: «Хотя в конце концов дело философии охранить силу элементарнейших слов, в каких выговаривает себя присутствие, от того, чтобы они были нивелированы обыденным рассудком до непонятности, служащей со своей стороны источником для мнимых проблем». И действительно, даже для нас, с нашим «обыденным рассудком», слова, которые обладают «силой» в ущерб смыслу, лишены мнимых проблем. У них есть реальные проблемы – если их вообще можно понять.

Хайдеггер объявил своей целью «определение сущности человека исключительно в отношении бытия». Такая обращенная внутрь исключительность напоминает нам, что Нарцисс тоже происходит из той эпохи всеобъемлющего бытия, которая закончилась с приходом Сократа. Возникает важный вопрос: что, если «сущность человека» лежит где-то за пределами этого измененного бытия? Что, если эта сущность частично или полностью принадлежит к области психологии, общественной жизни, религии, политики или рационального философского исследования – или одновременно к нескольким областям? Что, если без этих конкретных аспектов сущность человека просто невозможна? И действительно, разве можно представить себе существование, лишенное данных атрибутов?

Чтобы прийти к согласию с Хайдеггером, следует отбросить такого рода софизмы. Но как понять «сущность человека» или по крайней мере приблизиться к ее пониманию? По мнению Хайдеггера, это возможно лишь путем избавления от всего случайного и обыденного и сосредоточения на сути человеческого бытия. Только ожиданием смерти выявляется каждая случайная и «предварительная» возможность. Осознав «конечность экзистенции», мы освобождаем себя от поверхностной «многосложности подвертывающихся ближайших возможностей», которую предлагает нам жизнь. Отказываясь от комфортной и легкой жизни и помня о смерти, мы вводим «присутствие (Dasein) в простоту его судьбы». Страх, лишающее покоя чувство вины, печальная перспектива смерти – все это раскрывает нам Dasein. Такие крайности необходимы из-за глубокого падения или разложения (Verfall) европейского мышления. В буквальном смысле слово Ver-fall означает «отпасть» – человек отпал от своего бытия. Это произошло из-за преувеличенного и одностороннего технического развития, игнорирующего глубинное бытие. (Здесь, вероятно, следует не обращать внимания на тот факт, что это развитие возвысило большинство людей над неприглядной, грубой и короткой жизнью, обеспечив свободным временем и условиями, в которых они могут размышлять о бытии.) В любом случае в результате мы получили «в высшей степени несобственный способ бытия».

Эта несобственность неизбежна для сущности человека и в большей или меньшей степени характеризует его с тех пор, как Сократ, Платон и Аристотель все разрушили. По мнению Хайдеггера, проклятие несобственности происходит из неспособности сосредоточить жизнь на вопросе бытия. Это проявляется в поведении отдельных людей, например в профессиональном увлечении хирургией мозга, в бескорыстной работе в лепрозориях или в получении гроссмейстерского звания в шахматах. Это проявляется также в поведении целых эпох, таких как эллинистический период, Возрождение и Просвещение.

В 1928 г. Гуссерль оставил должность профессора философии во Фрайбурге. По его настоятельной рекомендации ему на смену пришел Хайдеггер. В тридцать девять лет он стал штатным профессором. Свою лекцию при вступлении в должность Хайдеггер назвал «Что такое метафизика?». В ней его экзистенциальная философия получила дальнейшее развитие. Молодой харизматичный профессор в домотканой крестьянской одежде вновь обрушился с критикой на современное индустриальное общество. В Германии в 1928 г. этот призыв «возвращения к истокам» упал на благодатную почву. Страна восстанавливалась после многолетней инфляции, но многие представители среднего класса лишились своих сбережений, а вместе с ними и положения в обществе. Сохранялась глубокая внутренняя неудовлетворенность судьбой Германии в ХХ столетии. Могущественная, уверенная в себе страна, с которой кайзер вступил в войну, за десять лет превратилась в охваченное тревогой, стяжательское общество, управляемое вечно ссорящимися политиками.

В своей лекции Хайдеггер описал, как разложение (Verfall) человека теперь приводит к тому, что бытие человека тонет в его окружении. Его бытие превращается в вещь. Его индивидуальность утрачивается – до такой степени, что перестает существовать, в буквальном смысле превращается в ничто. Человек становится das Man (этот образованный от неопределенно-личного местоимения man неологизм выражает безличность, усредненность, в нем индивид – «другой»). Вместо того чтобы сосредоточиться на собственном бытии, человек игнорирует себя и смотрит на свое окружение. Эта направленность вовне означает, что он смотрит на себя глазами сограждан. Вместо определения себя в своем бытии он оценивает себя относительно общества.

Эффекты das Man хорошо видны в современном обществе. Массовое поведение привело к массовому образу жизни: поверхностная жизнь рождает поверхностное бытие. Разговоры, состоящие из легкомысленной болтовни, не приводят к настоящей близости, и в результате личные отношения низводятся до несобственности. Настоящая образованность у das Man вытеснена «любопытством». Он ищет новизну, а не истину. Подобные отвлечения, поиски чего-то нового, модного – все это порождает безразличие к вопросу бытия. «Народ» в большинстве своем ищет банального удовлетворения, лишенного глубокой радости. Познание радости – путь к вечности.