Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа
Тюрьма производит тяжелое, гнетущее впечатление. Тюремщики явно не радуются моему приезду. После недолгих препирательств подписываются какие-то бумаги, и меня сдают на руки. Тюрьма принимает меня. Странное место. Зловещее место горя и скорби, зла, отчаяния и боли, где сплетаются воедино все человеческие пороки. Меня всегда удивляли сомнительные праздники работников ФСИН. Не так давно с помпой отмечали юбилей Владимирского централа, которому исполнилось сто лет. Пригласив многочисленных гостей и журналистов, тюремщики хвастались тем, что у них сидели Даниил Андреев, Русланова и другие незаконно осужденные известные люди. Здесь стыдиться надо, а они этим гордятся. Что тут скажешь?
Глава 6
Матросская Тишина
Меня заводят во внутренний дворик тюрьмы, где я долго чего-то жду. Я уже не знаю, сколько сейчас времени – ему потерян счет. Часы, по каким-то непонятным причинам являющиеся запрещенным предметом, изъяли у меня еще в Бутырке и «забыли» вернуть. Мне кажется, что проходит целая вечность. Меня заводят внутрь тюрьмы и закрывают в стакане – маленьком темном помещении, где можно только стоять. Нет, там есть подобие лавочки – дощечка шириной сантиметров десять, прикрепленная к стене и, очевидно, предназначенная не для сидения, а для издевательств. Уверен, какой-то специалист НИИ ФСИН (такой на самом деле существует!) написал как минимум кандидатскую диссертацию на тему вроде такой: «Влияние нечеловеческих условий содержания на раскрываемость преступлений». Действительно, из тюрьмы многие мечтают поскорее уехать на зону. Не был исключением и я, но об этом позднее…
В стакане я простою очень долго. Меня выводят на медосмотр, где хмурый санитар огромным шприцом с тупой иглой берет из вены кровь для проверки на ВИЧ. Внимательно посмотрев на меня, он почему-то делится со мной своей бедой.
«Не нравится мне здесь работать, аура плохая», – в задумчивости говорит он.
«А где до этого работали?» – интересуюсь я.
«В морге», – отвечает он и тяжело вздыхает.
Мне делают снимок «на память», в личное дело, и опять берут отпечатки пальцев. Выдают матрас, белье, ложку, кружку, миску и ведут в камеру. Малый спец, камера 412. Я хорошо помню этот момент – он намертво врезался в мою память. Это была уже настоящая тюрьма. Открылись тормоза – дверь, – и я вхожу в камеру. Запах, тусклый свет, веревки, натянутые вдоль и поперек, на которых сушатся вещи, которые по определению не могут высохнуть из-за перенаселенности камеры и только пропитываются запахом. Разбитые стены. Люди везде, они заполняют все пространство. Я зашел словно в переполненный автобус. Кто-то стоит, кто-то сидит, кто-то лежит. Разруха полная. Такого я не видел даже в кино.
В камере находится восемь двухъярусных железных кроватей, стоящих вплотную друг к другу, на сорок человек. Мест не хватает, спят по очереди. Я вхожу, здороваюсь, спрашиваю, кто смотрящий. Это человек из арестантов, отвечающий за соблюдение тюремного уклада жизни – не установленного администрацией, то есть не мусорского режима, а людского порядка. Мы знакомимся. Женя – Художник – арестант со стажем, наркоман, у него ВИЧ. На свободе работал реставратором, окончив специализированное училище. Арестован по статье 158 (кража). Узнав, что я впервые попал в тюрьму, он проводит ликбез. Не здороваться за руку с обиженными (есть такая каста неприкасаемых среди арестантов), не брать у них ничего из рук, не пользоваться туалетом (дальняком), когда кто-то ест. Правила, в общем-то, просты и понятны.
Я рассказываю о себе – кто и откуда. Из нашей камеры по тюремной арестантской дороге уходит прогон по всей тюрьме – малява: мол, заехал к нам первоход, ранее не сидевший Володя Переверзин из Чертаново, по статьям 160 и 174.1. Делается это везде и всегда, для того чтобы спросить и наказать арестантов за прошлые проступки и грехи. Тюремное сообщество живет по своим, подчас более справедливым – людским – правилам жизни. Здесь ничего невозможно скрыть. Находясь двадцать четыре в сутки под пристальным вниманием сокамерников, ты становишься полностью понятен окружающим. Я вливаюсь в тюремную жизнь. Мне выделяют шконку, где можно отдохнуть. Спать не хочу, хотя пошли уже четвертые сутки бодрствования. Мы долго разговариваем с Женей. Мне он симпатичен и интересен. Здесь он рисует открытки для всей тюрьмы. Он уважаем и востребован. Благодарные зэки пересылают ему по канатным дорогам чай и сигареты. Здесь у каждого своя роль. Есть дорожник – человек, стоящий на тюремной дороге и отвечающий за тюремную неофициальную логистику. Постепенно я знакомлюсь с другими обитателями камеры.
Виктор утверждает, что закончил ВГИК, режиссерский факультет. Он эрудит и алкоголик, арестован по статье 319 (неповиновение сотруднику милиции) – здесь это одна из самых уважаемых статей. Иными словами, он дал участковому в морду, за что и был арестован. Виктор – мастер художественного слова и пишет для своих сокамерников витиеватые письма, которые те уже от своего имени отправляют на волю возлюбленным…
В камере не хватает всего. Не хватает воздуха, еды, свободного пространства, чая, сигарет. Нет ни книг, ни газет, ни телевизора, радио запрещено. Зато есть масса свободного времени. Каждый пытается хоть чем-то себя занять, скоротать время. Бесконечные разговоры, порой абсолютно бессмысленные и пустые, а иногда и очень интересные. Я непринужденно разговариваю с одним парнем, который упоминает о своей дружбе с человеком, который сидел в этой камере до меня. Он называет фамилию Малаховский. Эта фамилия мне уже известна, хотя с ним лично я еще не знаком. Я допускаю мысль, что мог видеть его в ЮКОСе, например, за соседним столиком в столовой. Я спрашиваю моего собеседника о возрасте Малаховского. Он озвучивает его примерный возраст и доверительно сообщает, что дружит с ним и знает, в какой камере тот сидит. И вот как раз сейчас, в этот самый момент, он пишет ему маляву, любезно предлагая добавить что-нибудь самому. На мгновение у меня возникает безумная мысль: «А что, забавно вот так написать незнакомому человеку, которого тебе записали в подельники – мол, хороший повод познакомиться…» Разум возобладал над мимолетным желанием, и я не стал этого делать. Позднее я попадал в подобные ситуации не один раз. Сидел в камерах, где до меня находился Пичугин, сталкивался с людьми, которые сидели с Курциным. Только сейчас я осознаю, что ходил буквально по лезвию ножа. Обычное офисное знакомство с ними могло обернуться дополнительными годами тюрьмы для всех нас.
* * *Мы все встретимся уже свободными людьми в ноябре 2012 года, спустя восемь лет. Света Бахмина, Малаховский, Курцин и я. «Вот и вся банда в сборе», – горько пошутит кто-то из нас. На четверых мы отсидели около тридцати лет…
* * *Я начинаю обживаться в камере. Наконец-то меня находит адвокат. В этот же день мне приносят передачу со всем необходимым. Мыло, зубная щетка, паста, сменное белье, чай, кофе, сладкое… Перебирая эти сокровища, я ловлю завистливые взгляды сокамерников и ощущаю необыкновенное чувство гордости и радости, чувство уверенности в завтрашнем дне. Я понимаю, что не один, осознаю, что меня поддерживают, обо мне заботятся. Это чувства я пронесу через все эти годы…
Жизнь начинает налаживаться. В тюрьме принято делиться. Получил передачу – отдай на общее. А общее будет перераспределено смотрящим по камере среди нуждающихся, которых большинство. В первый раз я высыпаюсь, проваливаясь в полное забытье. Сплю раз в трое суток. В камере стоит шум и гам, который сливается в постоянный гул, не дающий уснуть. Пока не дойдешь до состояния полного изнеможения, не заснешь. На клопов и тараканов, которыми все кишит, я не обращаю никакого внимания. Зато с изумлением и непониманием наблюдаю, как мои сокамерники борются с неведомой мне напастью – вшами. Самодельным кипятильником они кипятят в тазике белье, спичками прижигают швы на вещах, где скапливаются эти насекомые. Наблюдаю я недолго, до того самого момента, пока сам не ощущаю, что по мне кто-то ползает. Снимаю футболку и с ужасом вижу уже не один десяток насекомых, мирно пасущихся в моем белье, а также множество отложенных яиц. Я с энтузиазмом включаюсь в эту борьбу. Победить вшей в тех условиях было невозможно, но нанести серьезный урон противнику в локальном конфликте было вполне осуществимой задачей…
Приближается Новый год – 2005-й. Камера живет своей жизнью. Раз в неделю нас водят в душ, который почему-то всегда упорно называют баней. В душевой неимоверная грязь, стены в какой-то слизи, на полу лужи по колено. Некоторые арестованные вообще не выходят из камеры. Неизвестно, что лучше – грязь или какая-нибудь инфекция из душа… Мне чудом удается избежать и того, и другого. В тюрьме положена ежедневная часовая прогулка. Тюрьма днем спит, поэтому на прогулку выходят два-три человека. Я радуюсь любой возможности выйти из камеры. Хоть на час, но сменить обстановку. Увидеть небо, хотя бы и через решетку, вдохнуть глоток свежего морозного воздуха. Меня уже не смущают надзиратели, ходящие по периметру забора, окружающего прогулочный дворик. В глаза бросается надсмотрщик женского пола, с причудливой конструкцией на голове. Черные волосы наполовину прикрывает сдвинутый на бок огненно-рыжий парик, который, в свою очередь, накрывает форменная шапка… Как правило, здесь работают жители других областей, приезжающие на смену или живущие в ведомственных общежитиях…
