Владимир Ерохин - Вожделенное отечество

— Да, теперь-то я все понимаю...

Сон о путешествии в Венгрию. Мы шли по Будапешту. Характерные надписи на мадьярском языке, им соответствующие на русском. В гостиничном ресторане — русская свадьба. Вышел официант в расшитой рубахе с пояском, в плисовых шароварах и сапогах гармошкой. Магазин с продукцией завода "ВЭФ" — приёмники, магнитофоны (вывеска: "Колониальный товары"). Две студентки. Комната. Ранний вечер. На улице — шум машин и мотоциклов, фигуры военных. "Рашена поехали..." Потом вошла Хозяйка квартиры — Потапова в цветастом халате, её полупьяные родственники. В кухонном окне мерцала световая реклама: "Летайте самолётами Аэрофлота ".

И — сон про репрессированных: гостиница, лужи (музыкальное училище), колодец, кольцевые коридоры, площадка — площадь райцентра, нереальные вывески: "Пчеловод... ", "Семеновод... ". Пустые витрины. Нигде нет продуктов питания. Ниже этажом — зал с пальмами, буфетная стойка. Кафе, длинные столы, накрытые белыми крахмальными скатертями и целлофаном. Пир победителей. Бешбармак, курица в тесте, зелень. Блюдо с ложкой. Водка, все пьют. Федя Черненко подкладывает: "Давай, старик, навались". Морские офицеры, адмиралы. Старая еврейка поднимает тост за своего лучшего друга — сына, который тридцать лет просидел в лагерях.

Старая движущаяся фотография: она молодая, в кубанке, в шинели, в муфте, с саблей; он в пенсне, улыбаясь, оба с решительными счастливыми лицами.

Старый комсомолец с цветочками. Маленький (усохший), в белом картузе. Лицо, искажённое тиком, зелёный бидончик в сетке — пустой, без крышки. Синий вытертый костюм (китель?). Черномазая девчонка в плаще — словно из тех лет. Родное его село Черняново.

Падает медленный тёплый снег. Застывшие на фотографии фигуры.

И все это — не для них — еврейских, интеллигентских лиц в пенсне — допросы, стужа колымских лагерей. Выжить там было непросто — там тоже надо было сделать карьеру, выслужиться, понравиться кому-то...

По-прежнему влекло к себе мужчин и женщин. От этого рождались дети.

Пожилой мужчина кормил лошадь виноградом. Это был маршал Будённый.

И звучало танго — старомодное, наивно-сентиментальное, насквозь буржуазное, но так отвечавшее духу времени, тёмному духу революции:

Мой милый друг,Мой верный друг сердечный,Твой образ вдругЗатеплится в окне...Не забывайО юности беспечной.Прощай, прощай —И помни обо мне.Не потеряйСебя, мой друг безгрешный.Наш отчий крайВо гневе и в огне.Не пожелайПечали безутешной,Не умирай —Подумай обо мне.

Ах, если б намИсполнить все с начала;Роскошный пай,Беседы при луне...Назло врагамЧтоб снова прозвучало:Прощай, прощай —И помни обо мне.

(Сладостно, как мысль о самоубийстве.)

Часть шестая

ЗАБЫТЬ РОССИЮ

ДЕРЖАВА

Россия похожа на яйцо с желтком-Москвой. Яйцо образуется вращением, и его идеальная форма — шар. Но притяжение ядра и инерция центробежных сил вытягивает шар, придавая ему овальный, эллиптический контур. Россия похожа на яйцо, поваленное набок, где слева — густозаселенная европейская часть с ядром-Москвой, а справа — сплошной, вытягивающийся белок, остроконечно завершающийся на востоке, с твёрдой скорлупой, а внутри — жидкое.

ИНЦИДЕНТ

В одном селе была служба на Прощёное воскресенье. Вышел настоятель, как полагается, Каяться. Попросил у всех прощения за обиды, если кому за минувший год причинил.

Вышел и второй священник, тоже каяться стал. И особо — перед настоятелем. В том числе и в таких своих провинностях перед ним, о которых тот и не догадывался.

Удивился настоятель, но слушает дальше. Наконец не утерпел и говорит:

— Ты, отец (имя рек), вот ещё в чем передо мной виноват...

— Да ведь и вы, отец настоятель, мне каверзу подстроили...

И стали они, вместо своих грехов, вспоминать обиды и друг дружку обвинять. Пока не схватил отец настоятель второго священника за гриву, а тот его — за бороду. Дьякон с алтарником кинулись разнимать — да куда там — и им досталось.

А прихожане этого храма, как это обычно бывает, делились на две половины: духовные чада одного священника и другого. И бросилась паства защищать каждая сторона своего батюшку, и вышла свалка — стенка на стенку. Зуботычины пошли, затрещины, пинки...

Певчие за аналой попрятались, а староста под ногами дерущихся прополз, выбрался из храма и милицию вызвал.

ОРКЕСТР

— Духовики же все смурные, — говорил Андрей Соловьёв. — Вместо того, чтобы заниматься, они постоянно что-то подпиливают, подтачивают — усовершенствуют инструмент.

— Предсказать можно все, кроме биг-банда, — убеждённо сказал директор студии джаза.

Ансамбль играл, рабочие в зале кричали: — Экстаз, б...! Так они выражали свои чувства.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

В антракте наш маэстро — лауреат всемирных фестивалей — рассказал про свою первую любовь.

Жили они с матерью бедно, отец умер, пенсия была мизерной, стипендия в училище — восемнадцать рублей. И вот однажды мать решительно сказала:

— Сынок, ты теперь уже взрослый и должен сам все понимать: жить нам не на что. Пойди и познакомься с девушкой — из рыбного отдела, а ещё лучше — из мясного.

Он, не откладывая дела в долгий ящик, тем же вечером отправился в ближайший "Гастроном". Начал с мясного отдела. Но хозяйка его обладала столь мощными габаритами, что закадрить её музыкант не решился ("вмажет — от стенки ложкой не отскребёшь"). Он двинулся к рыбному и там довольно успешно договорился с продавщицей о свидании.

— Как мы с мамой стали с тех пор питаться! Мы ели красную икру, чёрную, балык осетрины, крабов... Да и чувиха была — ничего...

Джазмен задумался, припоминая, а потом воскликнул:

— Но запах... Запах! Его не могли отбить никакое мыло, никакие духи!

ВЕЛИКИЙ ПОЧИН

— Как говорил великий Диззи Гиллеспи, если хочешь играть джаз, научись топать, — поучал нас хозяин биг-бэнда. И добавлял: — Молодость нам дана для того, чтобы хорошо играть в старости. Он почему-то особенно выделял меня: — Да, Володя, ты — великий баритонист...

Сам он славился в среде джазменов, которые говорили:

— Басист нормально играет. Их маэстро знаешь как выдрачивает!