Тензин Гьяцо - Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай-ламы Тибета.

С практической стороны я узнал много полезного из своих бесед в этой комиссии. Один из се членов, кажется, англичанин, спросил, меня, прослушиваем ли мы передачи пекинского радио. Нет, ответил я, не прослушиваем. Он был слегка шокирован этим и несколько подробнее объяснил необходимость внимательно выслушивать все, что они говорят. То, что это не приходило нам в голову, объясняется недостатком у нас искушенности в подобных вопросах. Насколько мы знали, радио Пекина не занималось ничем иным, кроме как распространением лжи и пропаганды. Мы не видели смысла слушать его для того, чтобы понять истинные намерения Китая. Однако я понял, что в этом есть логика, и, не откладывая дал распоряжение Кашагу организовать группу прослушивания — эта работа выполняется и по сей день.

Весь 1960 год я продолжал трудиться над реформой тибетской администрации и вместе с Кашагом и другими начал трудный процесс демократизации. 2-го сентября я учредил Комиссию Тибетских Народных Депутатов. Членами этой организации, высшего законодательного органа правительства, должны были стать свободно избранные представители трех областей Тибета: У-Цанга, Амдо и Кхама. Кроме того, имели свои места представители всех главных традиций тибетского буддизма. Позднее были также включены и последователи древней религии бон. Эта Комиссия, которая теперь называется Ассамблеей Тибетских Народных Депутатов, или "Бхос Миманг Четуй Лхенкханг", работает во многом как парламент. Ее члены встречаются с Кашагом и секретарями различных департаментов, или лхенкхангов, один раз в месяц для обсуждения различных вопросов. В отдельных случаях комиссия заседает совместно с полным Национальным Рабочим Комитетом, или "Гьюнле", который состоит из глав "лхенкхангов" и членов Кашага (члены которого не назначаются мною отныне, а избираются). Все, что ставится на голосование народными депутатами, должно исполняться в соответствии с результатами голосования.

Сначала эти нововведения были не совсем удовлетворительными. Перемены представлялись тибетцам столь радикальными, что некоторые даже предположили, будто правительство в Дхарамсалс исповедует истинный коммунизм! Спустя три десятилетия мы все еще сталкиваемся со множеством проблем, но все время происходят перемены к лучшему. Мы, несомненно, далеко обогнали своих братьев и сестер в Китае, которые многому могут от нас научиться. Во время написания этой книги Тибетское правительство в изгнании находится в процессе введения новых мер по дальнейшему развитию демократии.

Некоторые должностные лица старшего возраста, оказавшиеся в эмиграции, сначала с трудом принимали эти перемены. Но в целом, они признавали необходимость реформы нашей системы и упорно, с энтузиазмом работали в направлении ее осуществления. Я буду всегда с теплотой вспоминать о них. В первые годы хотя сам я и имел возможность жить с определенной долей комфорта, этого никак нельзя было сказать о большинстве правительственных работников. Многие из них, даже совсем пожилые люди, были вынуждены жить в очень стесненных условиях: например, некоторые находили приют в коровниках. Но они не жаловались и не унывали, хотя зачастую в Тибете эти люди жили просто прекрасно. И даже если вследствие своего консерватизма кое-кто из них в глубине души не соглашался с проводимой мною линией, каждый из них сделал какой-то вклад в общее дело. В те мрачные дни они бодро и решительно смотрели в лицо трудностям, которые легли на всех нас, и делали все, чтобы восстановить сломанную жизнь нашим соотечественникам, совершенно не думая о личной выгоде. Их жалованье в те дни составляло не более 75 рупий, или 3 английских фунта, в месяц, несмотря на то, что благодаря своему образованию они могли бы иметь для себя гораздо большее где-нибудь в другом месте.

Никто бы не сказал, что дело, которым занималась в то время администрация, было легким. Естественно, существовали и личные разногласия между людьми, и достаточное количество мелких раздоров. Такова человеческая природа. Но в целом, все с готовностью бескорыстно отдавали свои силы на благо других.

Моим другим главным занятием с самого начала было сохранение и практическое следование нашей религии. Я знал, что без этого родник нашей культуры пересохнет. Первоначально правительство Индии согласилось содержать общину из 300 монахов-ученых, которая должна была быть основана в Бьюкса Дваре у границы с Бутаном в старом лагере для военнопленных. Но объяснив, что буддизм опирается на высокий уровень образованности, нам удалось убедить правительство в конце концов увеличить ассигнования, чтобы расширить общину до 1500 человек, принадлежащих к различным традициям. Это число охватывало самых молодых и способных из 6 тысяч монахов, эмигрировавших из Тибета, и всех опытных учителей, которым удалось выжить.

К сожалению, условия жизни в Бьюкса Дваре оставались очень плохими. Климат там был особенно жарким и влажным, свирепствовали болезни. Эти проблемы усугублялись тем, что пища привозилась туда издалека и часто оказывалась в чрезвычайно плохом состоянии. В течение каких-то месяцев несколько сот этих ученых монахов приобрели туберкулез. Тем не менее они упорно работали и учились, пока еще могли двигаться. К моему великому сожалению, я не мог посетить это место, но старался поддержать их письмами и телеграммами. Очевидно, это в какой-то степени принесло свои плоды, потому что, хотя тому лагерю и не удалось избавиться полностью от ужасных проблем, те, кто выжил, составили ядро мощной монашеской общины.

Конечно же, одной из самых больших трудностей, с которыми мы столкнулись в течение тех первый лет, был недостаток денег. Эта проблема не стояла, когда речь шла о наших программах образования и расселения — благодаря безграничной щедрости индийского правительства и различных добровольных организаций за рубежом, которые финансировали многие программы. Но я не считал удобным просить помощи, когда речь шла о таких вещах, как администрация. Небольших поступлений от добровольных сборов по 2 рупии с человека в месяц вместе с также добровольными ежемесячными двухпроцентными сборами с получающих заработную плату рабочих хватало ненадолго. Однако у нас была одна надежда на спасение — в форме тех сокровищ, которые Кенрап Тэнзин столь предусмотрительно поместил в Сиккиме в 1950 году. Они были еще там.

Сначала я имел в виду продать эти драгоценности непосредственно индийскому правительству, причем сам Неру предложил этот вариант. Но мои советники твердо стояли на том, что драгоценности должны быть проданы на свободном рынке. Они были уверены, что так мы получим за них больше. Поэтому в конце концов они были проданы в Калькутте, где за них дали сумму, эквивалентную 8 миллионам долларов, и эта сумма казалась мне огромной.