Маша Гессен - Совершенная строгость. Григорий Перельман: гений и задача тысячелетия

Карлсон провел остаток своего трехдневного визита, навещая старых друзей-математиков, играя в номере отеля на изготовленной по заказу дорожной виолончели, думая о Перельмане и премии. Американец решил, что вне зависимости от того, какое решение примет Перельман, премия принесет пользу математике.

На самом деле математика уже была в выигрыше. "Этот случай поможет объяснить публике, что существуют неразрешимые математические задачи, — заявил мне Карлсон, когда мы зашли в кафе "Идиот" за несколько неожиданной для меня дневной порцией водки. — Удивительно, но многие этого не знают".

Карлсон признал, что многие математики критикуют обычай вручать денежные призы, поскольку считают это верхоглядством. Некоторые находят это оскорбительным. Даже друг Карлсона Вершик напечатал статью, в которой раскритиковал "Премию тысячелетия" с этих самых позиций. Но Карлсон сказал мне, что студенты часто интересуются у него, что это за задачи, за решение которых предлагают миллионы. Учреждение "Премии тысячелетия" принесло неожиданную выгоду: "Привлечь внимание публики к математике и не потратить на это ни цента — неплохой результат", — с гордостью заявил мне Карлсон. Перельман стал его невольным помощником: "Публике интересен человек, которому неинтересны деньги".

Карлсон не просто пытался сделать вид, что все в порядке. Он чувствовал, что таким неуклюжим способом смог привлечь всеобщее внимание к достижению, которое этого заслуживало. Во время моих бесед с Карлсоном он ни разу не выказал раздражения по отношению к Перельману. Это выделяет его среди других математиков, с которыми я разговаривала. В отличие от Кляйнера, например, профессиональное самолюбие Карлсона из-за победы Перельмана не страдало. В отличие от Тяня Карлсон не чувствовал себя обойденным вниманием Перельмана. Карлсон не понимал Перельмана и не пытался это сделать. Все, что он чувствовал к нему, — уважение.

Единственным человеком, который не только претендовал на понимание образа мышления Перельмана, но и, кажется, с ним все еще контактировал, был Михаил Громов.

— Как вы думаете, Перельман согласится взять миллион? — поинтересовалась я.

— Не думаю, — ответил Громов.

— Почему?

— Это не соответствует его принципам.

— Каким?

— С его точки зрения, Клэй — ничтожество. Зачем брать его деньги?

— Но решают-то коллеги Перельмана, — возразила я.

— Эти люди подыгрывают Клэю! — Громов рассердился. — Они решают! Перельман уже доказал теорему — что тут еще можно решать?

Эпилог

Около десяти часов утра 8 июня 2010 года несколько сотен человек столпились перед входом в парижский Институт океанографии (Institut oceanographique). Мероприятие, ради которого эти люди приехали из России, США, Австралии, Японии и других отдаленных мест, сначала планировалось провести в расположенном по соседству Институте им. Анри Пуанкаре, однако его здание оказалось недостаточно большим, чтобы принять одну из самых странных церемоний награждения, которые видел мир.

Двумя месяцами ранее Институт Клэя опубликовал заявление, которое от него давно ждали, и Джим Карлсон по телефону смог поздравить Григория Перельмана с присувдением премии в миллион долларов. Российский математик искренне поблагодарил американца, однако дал понять, что в Париж не поедет, равно как и не скажет до церемонии, примет он награду или нет.

Чтобы воздать должное Перельману и отметить вручение первой "Премии тысячелетия", Институт Клэя запланировал двухдневное чтение лекций, за которыми должно было последовать мероприятие, анонсированное просто как «церемония». Известно было только, что в ней примут участие лучшие математики нашего времени.

Первым лектором стал сэр Майкл Атья, английский математик, который почти десять лет тому назад на "Встрече тысячелетия" рассказывал о гипотезе Пуанкаре. Он верно предсказал тогда, что решение этой задачи может потребовать привлечения не-топологического инструментария. Сейчас Атья представил историю математики как процесс постижения многомерности: в XIX веке математики изучали два измерения, в XX столетии наука доросла до трех измерений, а в XXI, наступление которого ознаменовала работа Перельмана, ученые смогут покорить четвертое. Джон Морган, выступивший после Атьи, разобрал историю доказательства гипотезы Пуанкаре.

На сцену один за другим выходили великие математики. Кертис Макмаллен весьма остроумно рассказал о сути гипотезы геометризации, сопроводив выступление слайдами с изображениями кроликов, грибов и динозавров, представляющих собой фигуры, составленные из компонентов восьми терстоновских типов. Макмаллен заметил также, что однажды слышал речь Перельмана и сразу решил, что тому "чужд общепринятый образ мышления". Публика захихикала.

Сам Терстон заметил, что каждый из присутствующих математиков мог бы сказать: "Перельман сделал то, что не сумел сделать я". Следом выступили Стивен Смейл, автор известной статьи о том, как не следует доказывать гипотезу Пуанкаре, и Михаил Громов, назвавший работу своего протеже Перельмана величайшим достижением столетия. Эндрю Уайлз, доказавший Великую теорему Ферма и единственный из ораторов, у кого не было личных отношений с гипотезой Пуанкаре, подивился тому, что между объявлением перечня "задач тысячелетия" и решением Перельмана прошло так мало времени.

Все шло как нельзя лучше. Ораторы блистали: Атья шутил так, что гости покатывались от хохота; Макмаллен показывал картинки, от которых захватывало дух; Терстон едва ли не танцевал и размахивал руками, так что казалось, будто он жонглирует воображаемыми фигурами. В общем, все было прекрасно, если бы не одно обстоятельство: в зале отсутствовали Григорий Перельман и Ричард Гамильтон.

Наконец на сцену поднялся Лэндон Клэй со стеклянной статуэткой в руках: "Мне доставляет большое удовольствие вручить эту награду... тому, кто согласится ее принять". Он прочитал вслух надпись на статуэтке ("Премией тысячелетия» награждается Григорий Перельман за доказательство гипотезы Пуанкаре") и передал ее Джиму Карлсону, еще раз озадачив его: как вручить награду тому, кто ее заслужил?

Неделю спустя после парижской церемонии Перельман позвонил Карлсону и сообщил, что миллион не возьмет. Руководителям Института Клэя пришлось думать, как потратить эти деньги на благо математики (разумеется, так, чтобы сам Перельман остался доволен). Правильное решение до сих пор не найдено.

Слова благодарности

Я выражаю глубокую признательность всем, кто помогал мне работать над книгой. Писать о человеке, который совершенно не хочет, чтобы о нем писали, — необычная задача. Решение поговорить со мной очень непросто далось многим наставникам и друзьям Григория Перельмана. Огромное спасибо Александру Голованову, Виктору Залгаллеру, Сергею Рукшину, которые сделали все возможное, чтобы помочь мне понять, что представляет собой Григорий Перельман, и я искренне надеюсь, что книга отразила по крайней мере некоторые из их наблюдений. Также я благодарна Джиму Карлсону, Сергею Гельфанду и особенно Леониду Джалилову — за все, что они сделали, чтобы я написала о математике нечто осмысленное (ошибки, разумеется, остаются на моей совести). Наконец, я хочу поблагодарить своего литературного агента Элис Чейни и редакторов Бекки Салетан и Аманду Кук — за то, что книга вышла гораздо более удачной, чем могла быть.