Яков Гордин - Три войны Бенито Хуареса

Далеко — справа и слева от крепости — сверкало море.

Министры, оставленные в Мехико, не могли ни собрать налоги, ни доставить армии порох и продовольствие.

Герильерос свирепствовали на коммуникациях.

Солдаты мерли от дизентерии и лихорадки. Есть было нечего. В тылу лежали покрытые пеплом пространства.

Французские и английские посланники, сидя в столице, а американский дипломатический агент — в Веракрусе, ждали результата восточного похода.

И пришло известие, что Дегольядо идет на Мехико…

29 марта, через десять дней после начала осады, армия генерала-президента оставила позиции под Веракрусом и двинулась в Пуэбле.

Через шесть дней американский представитель в Мексике Мак-Лейн, с согласия Вашингтона, признал правительство Хуареса.

«12 апреля президент обсуждал с сеньором Лердо вопрос о национализации церковных имуществ. Собственно, вопрос этот решен. Но президент по причинам, мне не совсем понятным, все оттягивает начало действий. Сеньор Лердо в этот раз настаивал на срочности этой меры, настаивал с ему одному свойственным изысканно вежливым неуважением к собеседнику. У сеньора Лердо при всех его несомненных и широко известных достоинствах — образованности, уме, преданности либеральному делу — есть и ряд не очень приятных качеств. Он, например, умеет сказать то, что его собеседник прекрасно знает, таким образом, как будто преподносит нечто совершенно неслыханное и новое. В данном случае он с подчеркнутой простотой и подробностью объяснял президенту смысл и необходимость новых реформ. Но я-то знаю, как тщательно все это обдумано доном Бенито и как много он говорил о мельчайших деталях реформ с доном Гильермо и доном Мельчором. Не может этого не знать и сеньор Лердо. Но даже то, что он явно повторяет за собеседником, становится в его устах его собственными мыслями и предложениями. Быть может, я несправедлив к этому, бесспорно, выдающемуся и ученому человеку, но до его приезда отношения в правительстве были какие-то иные… Сеньор Лердо повторил все резоны в пользу немедленных реформ — наше полное финансовое банкротство, опасность, что национализацию проведет противная сторона, или, во всяком случае, возможность нового крупного займа церкви Мирамону, недовольство наших генералов отсутствием помощи со стороны правительства, недоумение многих либералов по поводу „фаталистического бездействия“ Хуареса, как теперь любят говорить. Теперь начинают вспоминать загадочное поведение дона Бенито перед мятежом Комонфорта. Врожденный фатализм? Ничего подобного! В последнее свое губернаторство в Оахаке дон Бенито железной рукой все перевернул, подавил, переустроил. Я наблюдал его в Гуанахуато, в Гвадалахаре, в Колиме. Он действовал ежеминутно! Сколько писем, циркуляров, официальных и неофициальных приказов было им написано и продиктовано! Его решимость почувствовали во всех штатах, и это было так важно в тот момент! Я догадываюсь, что дело не в фатализме индейца, а совсем в других чертах этого древнего и — что греха таить! — до сих пор таинственного для нас народа. Все мы мексиканцы, да по-разному! Кроме своего ясного разума дон Бенито живет, думаю я, еще и древним чутьем. Он, такой аккуратный, воспитанный и ученый, иногда кажется мне ягуаром, подстерегающим добычу, — он может ждать часами, неподвижно слившись с деревом, пока чуткие уши не различат приближение добычи. И до самого рокового момента он будет неподвижен и нем. Но зато потом…

На тираду сеньора Лердо дон Бенито почтительно ответил, что он считает нужным подождать, во-первых, исхода переговоров с Мак-Лейном, а во-вторых, результата наступления Дегольядо. Сейчас общественное мнение Англии, Франции и Соединенных Штатов, сказал он, находится на перепутье. Нельзя пугать его без крайней нужды действиями, которые могут показаться неоправданными. Победа над Мирамоном, сказал он, вопрос времени. Единственное, что может погубить революцию и реформы — это иностранная интервенция, и ее надо избежать любой ценой. Что же до наступления на столицу, то в случае удачи реформы будут поддержаны волной энтузиазма, а в случае неудачи — оправданы крайностью нашего положения.

Сеньор Лердо возразил, что разговоры о реформах уже навязли в зубах, что воюющие штаты перестают относиться всерьез к намерениям правительства и готовы взять на себя решение. Дон Бенито ответил, что это совсем не плохо. Правительство в глазах колеблющихся и тех же иностранных держав не будет выглядеть сокрушающим основы по своему произволу, но всем будет ясно, что оно идет навстречу стремлениям большинства штатов.

Сеньор Лердо намекнул на свою возможную отставку, но дон Бенито сделал вид, что не понял этого намека.

Как бы то ни было, положение правительства, несмотря на неудачу Мирамона, тяжелейшее. Денег нет. Английские и французские эскадры стоят на рейде Веракруса и могут в любой момент ударить нам в спину. Страна изнурена войной. Готов поклясться, что многие из нас впали бы в отчаяние, если бы не спокойная уверенность дона Бенито. Но и с ним что-то происходит. Несколько дней назад, войдя в его кабинет, я увидел, что он сидит бледный, приоткрыв рот, хотя обычно губы его крепко сжаты, и пристально смотрит перед собою. Я обратил внимание на одну странность — дон Бенито легко переносит любую жару, я никогда не видел его вспотевшим. А тут я заметил, что все его лицо покрыто крупными каплями. Увидев меня, он улыбнулся, достал платок и спокойно вытер лицо правой рукой. Левая неподвижно сжимала отворот сюртука. Я рассказал об этом донье Маргарите, и она очень встревожилась».

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ПРИ ТАКУБАЙЕ

Ранним утром 11 апреля 1859 года генерал Игнасио Сарагоса сказал командующему конституционными армиями генералу Сантосу Дегольядо:

— Если сведения верны и у Маркеса в самом деле девять тысяч солдат при девяноста орудиях, то у нас есть только один выход…

— Я не уйду от Мехико, — быстро сказал Дегольядо.

— Я не о том, дон Сантос. Если бы нам удалось прорваться в Мехико и встретить Маркеса за городскими укреплениями…

В конце марта полки, состоящие из рекрутов, набранных Дегольядо в Мичоакане, и бригада северян под командованием генерала Игнасио Сарагосы, выполняя приказ президента Хуареса, подошли к столице республики. Большинство солдат было плохо обучено, и весь артиллерийский парк состоял из двадцати орудий.

Взять предместные укрепления с марша не удалось.

Скудность сил не позволяла Дегольядо вести правильную осаду. Он ограничился короткими атаками на разных участках, чтобы держать осажденных в напряжении и отвлечь их от внутригородских дел. Он ждал начала восстания, которое готовили столичные пурос. Но консерваторы массовыми арестами сорвали восстание, и теперь положение шести тысяч солдат Дегольядо и Сарагосы оказалось крайне тяжелым.