Курт Воннегут - Вербное воскресенье

Моя школьная учительница уверяла нас, что нужно быть чуточку сумасшедшим, чтобы так сильно подчеркивать человеческую мерзость, как это делал Свифт. А ведь он завел эту волынку задолго до того, как Гулливер сошел с ума. Если бы она была еще жива, я бы сказал ей сейчас, что волынка эта играет так громко, что становится нелепой, и нелепость эта осознанная — Свифт преподает нам урок не менее важный, чем отказ быть овцами. Он показывает, что наша готовность с отвращением относиться к себе и к другим не способствует сохранению цивилизации, как кажется многим людям. Отвращение на самом деле сильно вредит здравому смыслу, оно может заставить нас предать собственные интересы, может свести с ума.

Свифт не развивает эту тему, за него это сделала история последних ста с лишним лет. Что позволило цивилизованным людям строить и наполнять другими людьми концентрационные лагеря? Отвращение. Что заставляет их бомбить незащищенные города, пытать заключенных, избивать собственных жен и детей или вышибать себе мозги? Отвращение. Да. Мне кажется, что «Путешествия Гулливера» — замечательная попытка вкатить нам сверхдозу отвращения, чтобы мы получили иммунитет к этой опаснейшей болезни.

Эта редакция «Путешествий Гулливера» основана на издании 1971 года, редактором которого был Пол Тернер, профессор английской литературы в Оксфорде. Прежнее издание было полнее, там было предисловие и сотни интересных редакторских примечаний. Всем, кто хотел бы больше узнать о параллелях между сюжетом и приключениями самого Свифта, я рекомендую оксфордское издание. Мистер Тернер размышляет о правдоподобии бесконечных выдумок капитана Гулливера. К примеру, он пишет: «Один фут в Лилипутии соответствует одному дюйму нашего мира. Могг указывает на некоторые биологические ограничения: у лилипута кора головного мозга (средоточие интеллекта) намного меньше, чем у шимпанзе; на его голове не поместятся нормальные глаза; ему придется потреблять в восемь раз больше калорий на единицу веса, чем нормальному человеку, — двадцать четыре приема пищи в день вместо трех». По поводу великанов Бробдингнега он вновь ссылается на Могга, «который назвал двадцатиметрового человека „инженерно невозможным“. Для того чтобы выдерживать его вес (около девяноста тонн), придется значительно изменить скелет: укоротить ноги, уменьшить голову, сделать более массивной шею и крупнее туловище (чтобы уместились внутренние органы столь огромной машины)». И так далее.

У издателей подобной, лишенной примечаний и сносок, версии «Путешествий» есть, конечно, свое оправдание. Они говорят, что автор, как все другие авторы, желал, чтобы его книгу любили саму по себе. Если дух Джонатана Свифта витает сейчас где-то неподалеку, он, должно быть, возмущен тем, что я, как йеху, примазался к его тексту. Я прошу прощения. Грех мой прежде всего в том, что я тщеславно осмелился поставить свое имя рядом с именем Свифта. Но не меньший грех — я не смог передать, сколько ярости, радости и иррациональности потребовало создание этого шедевра. Восхваляя здравый смысл «Путешествий Гулливера», я представил эту книгу слишком здравой.

ДЖЕКИЛЛ И ХАЙД НА НОВЫЙ ЛАД

Я подружился с Ли Губером, бродвейским продюсером, когда мы вместе работали в Совете по искусству штата Нью-Йорк. Летом 1978-го он попросил меня написать современную версию «Доктора Джекилла и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона — для музыкальной постановки. Оригинальная повесть, кстати, малюсенькая — каких-то шестьдесят страниц. В ней не прописаны характеры, персонажи удивительно схематичные и плоские. Это была первая книга Стивенсона, за которую он получил деньги.

Я за свою работу не получил ни гроша. По-моему, вышло превосходно, может, чуточку небрежно и коротко. Мюзикл называется «Профессор химии»:

Время: настоящее, весна. Место: Свитбредский колледж, небольшая школа изящных искусств в пригороде Филадельфии.

Картина первая.

Занавес поднимается.

У ворот колледжа, полдень. На сцене хор студентов и студенток, убитых горем. Студенты демонстрируют скорбь разными нелепыми способами. Среди них — симпатичная, легкомысленная студентка по имени Кимберли. Ее дружка зовут Сэм. В руках у всех свежий выпуск студенческой газеты с одной новостью: колледж разорен и скоро закроется насовсем.

КИМБЕРЛИ. Не может быть!

СЭМ. Что это за мир, в котором происходит такое?

СТУДЕНТ ПЕРВЫЙ. Что за гадкое, прогнившее общество!

И далее в том же духе. Крики становятся музыкальнее, движения — ритмичнее, постепенно они сливаются в танец и песню про немилосердную судьбу. Что конкретно случилось, никто не говорит. Постепенно танцующие замирают в позах, выражающих уныние.

СТУДЕНТ ПЕРВЫЙ. Я бы сейчас напился.

СЭМ. И что это даст?

СТУДЕНТ ПЕРВЫЙ. Ну хоть вырвет.

СЭМ. Тебя и так вырвет.

(Входит громогласная Салли Карткарт, похожая на Джуди Гарланд. На ней костюм болельщицы, в руках помпоны. Она не слышала новость.)

САЛЛИ. Эй, пиплы, чего все грустные? Весна же!

КИМБЕРЛИ. Салли, ты где была?

САЛЛИ. На тренировке команды болельщиц. (Демонстрирует па.) Делай С, делай В, делай И, потом Т! Делай Б, делай Р, делай Е и Д! Свитбред! Свитбред! Свитбред!

СЭМ. Салли, колледж разорен.

САЛЛИ. О нет!

СЭМ (протягивает ей газету). Вот свежая «Печень». Там все написано.

КИМБЕРЛИ. Такое не напечатали бы, не будь это правдой.

САЛЛИ (читает). «Банкротство! Через две недели закроется навсегда». Самый невинный колледж в мире.

СЭМ. Бросай свои помпоны, Салли. Не за кого теперь болеть.

САЛЛИ. Я их не брошу, Сэм. Но опущу вниз.

ХОР (в один голос). Вниззззззззззззззззззззззз.

Входят Джерри Риверс, президент студенческого союза, похожий на Микки Руни, и его отчим, Фред Легхорн, смекалистый король механизированного птицеводства.

СЭМ. Эй, это же Джерри Риверс, президент студсоюза.

ДЖЕРРИ. Банде привет. Знакомьтесь, это пятый и, возможно, последний муж моей матери, Фред Легхорн, крупнейший производитель курятины в мире.

САЛЛИ. Мистер Легхорн, вам куры не надоели?

ЛЕГХОРН. Человеку, которому надоели куры, надоела жизнь.

СЭМ. Джерри, ты слышал о банкротстве?

ДЖЕРРИ. Да. Я как раз думал, что теперь делать простым ребятам вроде нас.

Джерри складывает руки за спиной и танцует степ, обдумывая проблему. Потом останавливается и обращается к хору.