Сергей Нечаев - 10 женщин Наполеона. Завоеватель сердец

В девять часов утра Наполеон предложил Марии совершить прогулку в горы. Взявшись за руки, бывшие возлюбленные бродили по козьим тропам, пили воду из источника и долго о чем-то беседовали.

Тем временем в Порто-Феррайо, главном портовом городе Эльбы, происходила радостная манифестация в честь… императрицы Марии-Луизы. Все были уверены, что именно она прибыла на таинственном корабле, чтобы разделить с мужем изгнание. Кого же еще мог приветствовать с непокрытой головой гофмаршал Бертран? Да и моряки, доставившие незнакомцев, рассказывали повсюду, что самая красивая из пассажирок, мать мальчика, несколько раз говорила о нем как о «сыне императора». Конечно же, это Мария-Луиза, а мальчик — Римский король. Расшифровать, кто остальные пассажиры, также было нетрудно. Высокого мужчину в мундире сочли императорским пасынком, вице-королем Эженом де Богарне, а женщину — придворной дамой императрицы. Наполеон узнал об этом от своего врача Фуро де Борегара, который примчался галопом в горную обитель, чтобы засвидетельствовать почтение высоким гостям.

Наполеон, показывая на сына, обратился к доктору с вопросом:

— Скажите, доктор, как вы его находите?

— Я нахожу, сир, что Римский король заметно подрос.

В приливе нежности Наполеон погладил золотистые кудри Александра. Его сыновья были очень похожи друг на друга, и не было ничего удивительного, что доктор Фуро их перепутал.

После завтрака были танцы на открытом воздухе. Антонина спела Наполеону старинную польскую песню. Вечером пришел барон де Ля Пейрюс, бывший казначей Великой армии, надзиравший за работами по благоустройству острова.

Мария прислушалась к их разговору с Наполеоном и потом записала в дневнике:

«В то время как господин де Ля Пейрюс показывал императору бумаги, испещренные цифрами, господа офицеры посвящали меня в свои планы, как нам разместиться на Эльбе. И я подумала, что глубоко заблуждаюсь. Император, как видно, примирился со своей участью. Он, кажется, намерен превратить остров в неприступную крепость и, как средневековые феодалы, довольствоваться плодами своей земли. А может, он собирается завоевать весь Тосканский архипелаг? Ведь надо же ему чем-то занять своих солдат и крестьян».

Вечером, после ужина, Мария встретилась с Ля Пейрюсом.

— Наконец-то Его Величество обрел покой, — смеясь, сказала она. — Я счастлива, что он живет в таком волшебном богатом краю.

При этих словах барон явно смутился, и Мария спросила его:

— Может, я ошибаюсь?

Он опустил голову. Тогда заинтригованная графиня, взяв его за руку, продолжала:

— Я должна все знать. Мне кажется, что все тут играют какую-то комедию. Скажите, император смирился со своей участью или нет? Счастлив он или чет? Богат или беден?

— Ответить на все ваши вопросы я не в состоянии, — сказал Ля Пейрюс. — Разве что на последний… Кстати, он меня очень удивляет. Может, вы в курсе дела? Несмотря на мои неоднократные напоминания, Его Величество сразу не востребовал деньги сверх тех двух миллионов, которые полагаются ему ежегодно по договору между Францией и союзниками.

— Этого я не знала.

— И это еще не все, мадам.

— Что же еще?

— Почти все деньги истрачены на жалованье военным. Мне и так приходится изворачиваться, чтобы содержать свиту и обеспечивать императора всем необходимым. Мы могли бы еще как-нибудь продержаться, пока остров не начнет приносить доход, но император слишком щедр…

Опечаленная, Мария ушла к себе, а на следующий день она предстала перед Наполеоном.

— Вот, — тихо сказала она, кладя на стол сверток.

— Это что? — спросил Наполеон.

— Это драгоценности, которые я не ношу.

Она развернула сверток и вынула чудесное жемчужное колье — подарок Наполеона по случаю рождения Александра.

— Все понятно, — пробормотал император. — Ох уж этот Пейрюс! Я с ним еще поквитаюсь!

Потом, взяв руки графини и поцеловав их, он продолжил:

— Мария, вы рисковали оскорбить меня вашим подарком. Не возражайте! Оставьте ваши драгоценности себе. Я не настолько беден, чтобы принимать подаяния. Если бы мне нужны были деньги, я обратился бы к королеве-матери или к моим должникам. Кое-что за ними еще есть. Напротив, это я должен возместить вам дорожные расходы и оказать помощь в получении доходов с майората Александра. Деньги уже приготовлены, и, если пожелаете, вы можете уехать сегодня вечером… Конечно, если будете хорошо себя чувствовать и не устанете за день.

Наполеон действительно подарил Марии 60 000 франков, поскольку назначенная ей пенсия больше не признавалась и не выплачивалась, однако она в своих «Мемуарах» признается, что при этих его словах чуть не лишилась чувств. После такой постановки вопроса ее мечта о совместной жизни с Наполеоном мгновенно развеялась.

Что можно сказать об этом факте? Дала жемчужное колье, приняла его обратно вместе с шестьюдесятью тысячами франков… Сложность и коварство проблемы в том и состоит, что эгоизм и самопожертвование как-то так хитро переплетены, так умеют притворяться друг другом, что и не отличишь, где одно, а где другое.

Нежелательное эхо, которое вызвало таинственное посещение, на самом деле очень встревожило бывшего императора; и он решил прервать визит Валевской, пока обо всем не узнала ревнивая (так он считал) Мария-Луиза. Вечером он сообщил графине свое непреклонное решение: на следующий день им надо расстаться. Глубоко оскорбленная, Мария подчинилась этому решению без единого слова. Сочувствующий Марии французский историк, который на основании рассказа очевидцев описал ее пребывание на Эльбе, замечает в этом месте, что дело приняло бы иной оборот, знай Наполеон, что произойдет месяц спустя. Это намек на то, что произошло с «герцогиней де Колорно» на обратном пути из Экс-ле-Бэна в Вену[12].

Мария подчинилась, но постаралась сделать все возможное, чтобы последние часы, проведенные с Наполеоном, имели хотя бы видимость семейного счастья. Она привела к изгнаннику маленького Александра, и тот играл с ним. Ребенок, очевидно, как и его мать, обожал императора и был с ним удивительно ласков. Растроганный Наполеон посадил мальчика на колени и стал расспрашивать:

— Скажи, ты любишь играть с друзьями? А трудиться? А учиться читать и писать? Но ездить верхом ты наверняка любишь, правда?

Потом он вдруг замолчал, но вскоре продолжил с лукавой улыбкой на устах:

— Мой мизинчик подсказывает мне, что ты никогда не называешь меня по имени в своих молитвах.

— Да, — отвечал Александр. — Я говорю не «Наполеон», а «папа-император».