Сергей Нечаев - 10 женщин Наполеона. Завоеватель сердец

— Слава богу! Я не ошибся в выборе кавалера!

4 октября 1814 года Мария-Луиза в состоянии полного изнеможения прибыла в Шёнбрунн. Она поцеловала сына, а затем поднялась к себе в комнату, чтобы лечь в постель.

Надо сказать, Нейпперг отлично сумел воспользоваться сложившимися обстоятельствами.

Макс Биллар по этому поводу пишет:

«Теперь даже тень воспоминаний не омрачала настоящего, и ничто не напоминало Марии-Луизе императора. Она любила Нейпперга и не старалась больше скрывать свою странную привязанность к этому человеку, „целиком завладевшему не только ее умом и сердцем, но и всем ее существом“. Она ездила со своим камергером верхом или в коляске. Случалось, они останавливались на какой-нибудь ферме и пили там молоко, заедая его хлебом домашней выпечки. Или же, сидя в рощице под деревьями, наслаждались красотой окрестных пейзажей. Любовные игры на лоне природы, прямо на траве, в укромных, живописных уголках — все это было восхитительно и очень поэтично <…> Мария-Луиза была весела и остроумна, и это свидетельствовало о том, что она счастлива».

Глава 27. Удивительная преданность Марии Валевской

К чести Марии Валевской следует отметить: когда свергнутого Наполеона сослали на средиземноморский остров Эльба и многие его бывшие друзья и сподвижники отвернулись от него, она вместе с четырехлетним Александром тайно навестила его там. Кстати сказать, местные жители приняли женщину с ребенком, приехавших к Наполеону, за его жену Марию-Луизу с Римским королем, решившуюся, наконец, разделить с ним его изгнание. Как же Наполеону хотелось, чтобы это действительно было так! Но, увы, все его переговоры с Марией-Луизой завершились провалом.

Впрочем, и визит Марии Валевской был для изгнанника огромной радостью.

Графиня в это время жила во Флоренции. Там она нашла корабль, идущий в Неаполь, и решила воспользоваться этим, чтобы нанести визит бывшему императору в его новом миниатюрном государстве. Сначала на Эльбу был отправлен ее брат, полковник Теодор Лончиньский. Его задачей было увидеться с высокопоставленным изгнанником и получить от него формальное согласие на приезд. Несколько дней спустя Теодор вернулся во Флоренцию с письмом от Наполеона. Оно было датировано 9 августа 1814 года, и в нем говорилось следующее:

«Мария, я получил твое письмо, беседовал с твоим братом. Поезжай в Неаполь по своим делам. С интересом, который ты всегда во мне вызываешь, увижу тебя, когда ты поедешь туда или на обратном пути. Малыша, о котором мне говорят столько хорошего, обнимаю с настоящей радостью. До свидания, Мария, с беспредельной нежностью,

Историк Андре Кастело утверждает, что Теодор Лончиньский якобы привез с Эльбы два письма Наполеона. Второе предназначалось для таинственной «герцогини де Колорно», пребывавшей в то время на курорте в Экс-ле-Бэне. Под этим именем скрывалась экс-императрица Мария-Луиза, которая инкогнито поехала на французские воды в обществе неотступного ныне генерала графа Адама фон Нейпперга, исполняющего при ней обязанности стража и опекуна по велению ее отца, австрийского императора. Кастело сообщает, что Наполеон воспользовался встречей с польским офицером, чтобы поручить ему деликатную, хотя и не совсем тактичную для данного случая, миссию. Он послал через него жене — неизвестно, которую уже по счету, — просьбу приехать на Эльбу. Таким образом, полковник Лончиньский стал двойным «любовным посланником».

«Герцогиня де Колорно» получила письмо и успела на него ответить еще до отъезда Марии из Флоренции. Экс-императрица в своем ответе заверяла мужа, что всем сердцем жаждет соединиться с ним как можно скорее, но этому препятствуют непреодолимые преграды. Она писала неправду. В действительности она вообще не собиралась ехать на Эльбу. День ото дня она все больше чувствовала себя австриячкой и все больше поддавалась мужским чарам красавца фон Нейпперга.

Теодор Лончиньский угадал истинное настроение Марии-Луизы и с чистой совестью стал склонять свою сестру поспешить с визитом. Вскоре после его возвращения во Флоренцию маленькая экспедиция погрузилась на нанятый корабль и поплыла к Эльбе.

Мария знала, скорее — угадывала, как прочно Наполеон привязан к Марии-Луизе, и вовсе не собиралась отбивать у императрицы ее мужа. Она стойко переносила свою суровую долю и лишь иногда плакала тайком, утешая себя банальностями типа того, что все, что ни делается, — к лучшему. Когда же для ее любимого настали дни испытаний, она снова решилась появиться на сцене, предлагая Наполеону уже не свою любовь, но поддержку и утешение, которые мог бы дать побежденному императору ее приезд на Эльбу. В Фонтенбло он заставил ее прождать напрасно, и она, утомившись ожиданием, вынуждена была покинуть дворец, сочтя себя совсем забытой. Понятно, что она выбрала тогда не самое подходящее время. А посему свою любовь она унесла нетронутой, как неприкосновенное сокровище. В ее сердце, несмотря ни на что, продолжала жить тайная надежда. Она была женщина и… все еще любила. Она не могла не думать, что возможность снова овладеть сердцем Наполеона, как в былые дни, теперь снова становилась реальной. В качестве могущественного и победоносного императора он ускользал от нее. Над ним довлели обязанности, налагаемые властью, величие престола, уважение перед династией и тому подобные обстоятельства, но теперь, свергнутый с ослепительной высоты, он казался ей доступнее.

Конечно, она не радовалась его поражению, но она не могла не думать, что соображения высшей политики уже не существовали на этом жалком острове, где она собиралась присоединиться к нему.

В Фонтенбло Наполеон еще был великим императором, и гвардия оберегала его жизнь, на Эльбе же он был просто человеком. Сложивший оружие, оскорбленный и униженный, отправленный в изгнание, где ему предстояло вести монотонную и тихую жизнь, покорившись печальной участи развенчанного монарха, он становился для нее еще более пленительным, еще более достойным любви, чем в то время, когда он блистал в Тюильри и делал смотры преданным войскам.

Европа, политика, прежнее величие — теперь не было всех этих препятствий, и Мария мечтала о счастье мирной и спокойной жизни вдвоем, в каком-нибудь маленьком и уютном домике на Эльбе. Их сын играл бы рядом, и не было бы никакого внешнего шума, никакого бряцания оружия. Ничто не нарушало бы спокойствия уединенной жизни, предписанной победителями тому, перед которым все они некогда дрожали. Это было бы блаженное, дивное, завидное существование. Но покорится ли этому спокойствию вечно мятущаяся натура Наполеона? Захочет ли он довольствоваться таким счастьем?