Почему мама снова навеселе - Джилл Симс
Бесконечная доброта Барри не перестает удивлять меня. Первые несколько месяцев его жизни на земле, вероятно, были сущим адом. Когда его привезли в приют, на теле у него было множество ожогов от сигарет в придачу к поломанным ребрам. За свою недолгую щенячью жизнь он познал много боли, страха и жестокости. Можно было бы понять, если бы он превратился в злющего пса, ненавидящего людей, не доверяющего никому и помнящего только то, как с ним плохо обращались. Но все случилось ровно наоборот – от него исходила исключительно доброта. С первого дня в моем доме Барри старался изо всех сил понравиться и показать, как он всех любит. У него самый покладистый и мирный характер, который я когда-либо встречала у живого существа; ничего не просил, но старался отдать все, что у него есть. Конечно, каждый собачник уверен, что его пес самый лучший, и каждый будет по-своему прав, но в случае с Барри – а он в ответ на свою доброту получал только жестокость – пес заслуживал оказаться в месте, где его никто не обидит, где он сможет показать себя с самой лучшей стороны (внешне он далеко не красавец, хотя в моих глазах он прекрасен), что его душевные качества превосходят его экстерьер. Такое часто бывает у собак-спасателей и редко у чистопородных собак, приобретенных у авторитетных заводчиков с регалиями и гарантиями их чистопородности.
Джаджи за дверью продолжал фыркать и тем самым пытался напомнить о себе и о своих достоинствах в качестве спасателя тоже, не один же Барри у нас такой замечательный, извините-подвиньтесь, если вы не против, то я как бы тоже собака и кто-то говорил тут за сыр, так я здесь и где мой сыр? Нехотя поплелась вниз, чтобы выдать упомянутый сыр требовательному Джаджи и закрыть на ночь своих курочек (для Барри я тоже захватила кусочек сыра, отнесу ему потом наверх).
Я едва продержалась до 10 вечера, глаза у меня слипались и я практически была на пороге волшебной страны Кроватии, в которой предположительно уже обосновался Эдвард. И как Ханна с этим справляется? Каждый божий день? И как это удавалось мне, причем несколько лет подряд? Хорошая напоминалка о том, что со временем с детьми легче не становится и у каждой фазы свои проблемы. Мне кажется, что эти проблемы не уходят, а просто сменяют одна другую, на смену детским истерикам приходят подростковые бунты с хлопаньем дверьми, и ты все время испытываешь не только физическую усталость, но и умственное истощение – ты одновременно находишься в режиме отупляющей скуки и все же постоянно на стреме – и так на протяжении всех первых лет с маленьким ребенком. Но когда они подрастают, аллилуйя, им хотя бы не надо подтирать зад!
Такое счастье, Эдвард проспал всю ночь, не просыпаясь, но встал рано, в пять утра, что для Барри было облегчением, потому как бедный пес не ходил в туалет с вечера. Барри помчался вниз по лестнице к задней двери, на ходу поскуливая в мою сторону типа «Пожалуйста, можно побыстрее!». С блаженством, которое разлилось по всей его морде, он отметился у горшка с лавандой в саду. Утро выдалось на славу. Я любовалась рассветом, вдыхала свежий воздух всей грудью. И тут мне послышалось журчание, которое отличалось от стремительной струи Барри.
Эдвард проигнорил все инструкции сидеть и ждать меня на кухне, выбежал на улицу, пристроился к Барри и тоже помечал горшок с лавандой.
– О-о, а кто это у нас писает? Бобачка?
– Да-а-а! Я любу бобачку. Я здесь остаюсь, вместе с бобачкой! Да? Бобачка? – спросил он у Барри.
У меня и у Джаджи одновременно вырвался стон от одной мысли, что Эдвард может здесь остаться навсегда. Барри, однако, лыбился во всю свою морду – видать, эта мысль пришлась ему по нраву. Иногда мне кажется, что несмотря на все неисчерпаемые запасы любви и доброты в бездонном сердце, у Барри в голове нет мозгов совсем. Но лучшим решением было бы не развивать сейчас тему нового местожительства Эдварда, а оставить этот вопрос до момента, когда за ним вернутся его папа с мамой.
Завтрак прошел без истерик и суеты, мы же по опыту уже знаем, что Эдвард съест все, что угодно, если это насыпать в миску, миску поставить на пол, а он сам будет стоять на четвереньках и лакать из миски как бобачка. Не успела я выпить свою первую за день такую долгожданную чашку чая, как Эдвард изъявил желание выйти в сад и познакомиться с курочками. А ведь только полшестого утра. Мои курочки – пташки совсем не ранние, как и их хозяйка, и для меня смерти подобно выходить спозаранку из дому в пижаме, не напившись как следует чаю. Я так Эдварду и сказала. Он сделал вид, что не слышал, подошел к двери и объявил: «Я сам пойду смотлеть птичек! Пока!»
– Эдвард! – громыхнула я. – Плохой пес! А ну сидеть!
Эдвард послушно уселся на пол, вот же ж черт, я от удивления онемела. Джаджи и Барри тоже присели. Каждой собаке в виде поощрения выдала по печеньке, Эдварду хотела дать человеческое, но он настоял на собачьем. Я скормила ему печенье с активированным углем, чтобы ночью не пукал от собачьего корма.
Так, понятно, попробуем новую методику.
– Эдвард, – сказала я. – Я иду переодеваться. Ты хорошая собака?
– Да! Эдвалд очень холосая бобака!
– Окей. Хорошие собаки с места не сходят, пока им не разрешат. Я сейчас включу телевизор и скажу тебе «Место!», а ты как хорошая собака должен сидеть на месте и не двигаться. Ты меня понял? Будешь хорошей собакой?
– Да! Эдвалд холосая бобака! – фыркнул снисходительно Эдвард.
– Смотри, хорошие собаки не писают на пол в доме, – поспешно добавила я в собачью инструкцию, очевидно, только так с ним и можно договориться. – Так, я включаю телевизор, говорю «МЕСТО!». Ты с места не сходишь, если будешь послушно сидеть, тогда
