Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

Я пообедал с аббатом и, проведя весь день за игрой в карты, мы хорошо поужинали, затем расцеловались и — адье. Назавтра рано все было готово, лошади запряжены, я выхожу и, в сотне шагов от дверей мой почтальон останавливается. Опустив стекло с правой стороны, я вижу пакет, который влезает ко мне, я смотрю и вижу мадемуазель, которую на самом деле я уже не помнил; мой слуга открывает ей портьеру, она садится рядом со мной, я вижу, что все проделано исключительно хорошо, я аплодирую, клянясь, что не ожидал от нее столько мудрости, и мы отправляемся. Она сказала мне, что договорилась с почтальоном за четверть часа до того, чтобы остановился, когда ее увидит, сказав, что это мое распоряжение.

— Вы все очень хорошо организовали, потому что бог знает, что сказали бы в гостинице. Вам, может быть, помешали бы уехать.

— Ох! Что до этого, то нет. В Бреслау даже не узнают, что я уехала с вами, по крайней мере если почтальон этого не расскажет. Я бы не решилась на это, если бы не взяла у вас два дуката. Я не хотела давать вам повод думать, что я мошенница.

Глава IX

Мой приезд в Дрезден вместе с Матон. Подарок, который она мне делает. Лейпциг. Кастель Бажак. Шверин. Возвращение в Дрезден и мой отъезд. Прага. Калори. Мое прибытие в Вену. Засада Поччини.

Оказавшись с этой девушкой, упавшей таким образом ко мне с облаков, я почувствовал себя ответственным распорядителем ее судьбы. Это ее добрый гений направил ее ко мне, потому что я был уверен, что неспособен причинить ей зло. Но тот, кто мне ее передал, был ли он добрый мой гений или злой? Этого я не мог знать. В этих условиях я шел еще своим путем, не желая думать о том, что я становлюсь уже не молод, и что выбор собственного пути, чем я так владел, начинает мне изменять.

Я был уверен, что с тем малым умом, что обладает эта девушка, она не могла следовать за мной, если не решилась полностью подчиниться моей воле с безграничной уступчивостью; но меня это не удовлетворяло; моим коньком было быть любимым, и после Заиры я не бывал больше в объятиях любви, потому что комедиантка Вальвиль была только преходящим увлечением, а авантюристка Потоцкая в Леополе была всего лишь результатом охоты влет, вознаграждением за мои деньги. Никаких галантных приключений в Варшаве. Мне должна была вспоминаться эта столица лишь потому, что это там я был счастлив убедить знакомый мне свет в том, что ставлю честь дороже жизни.

Девушку, что была со мной, звали Матон; это было ее семейное имя, я не удосужился узнать, каково было ее имя при крещении. Она разговаривала очень хорошо по-французски, я спросил ее, так ли хорошо она пишет, и она показала мне письмо, написанное ею, которое показало мне, что она получила очень хорошее образование. Она сказала, что уехала из Бреслава не только не спросив ни у кого совета, но даже не известив свою тетю и свою кузину о том, что они, быть может, ее больше не увидят.

— А ваши вещи?

— Мои вещи не стоят того, чтобы их собирать. У меня в этом пакете рубашка, пара чулок, платки и тряпье.

— Что скажет ваш любовник? Потому что не может быть, чтобы у вас его не было.

— Увы! У меня нет любовника. У меня было два, первый был мерзавец, который меня соблазнил и бросил; второй, который был порядочным человеком, но бедным лейтенантом, уехал год назад, потому что был переведен в полк, который стоит гарнизоном в Штеттине.

Нет ничего проще этой истории, и ничего более похожего на правду. Я понимал, что эта девочка уехала со мной лишь для того, чтобы искать фортуны, или, по меньшей мере, благополучия. В возрасте двадцати лет, никогда не покидая Бреслава, она должна быть заинтересована повидать, как устроена остальная Земля, и должна быть обрадована начать с Дрездена. Я хорошо видел, что сделал большую глупость, навесив на себя этот груз, потому что Матон должна была стоить мне кучу денег, но мне это казалось простительным, потому что, когда я предложил ей ехать со мной, можно было поставить сто против одного, что она не приняла бы мое предложение. Несмотря на эти соображения, я поздравлял себя с удовольствием, которое ждало меня, одинокого, в компании с хорошенькой девушкой, все достоинства которой я собираюсь раскрыть в ближайшие дни, и, чтобы лучше их понять, я решил ничего не предпринимать с ней в дороге; я хотел видеть, заставят ли ее качества меня влюбиться в нее, потому что пока мне было только любопытно. Я остановился в начале ночи на почте, где увидел, что меня ждет добрый приют, с ужином и ночлегом. Матон, которая умирала от голода и не осмелилась мне об этом сказать, ела со зверским аппетитом и, непривычная к вину, уснула бы за столом, если бы я не попросил ее идти ложиться в свою кровать, что она и проделала, попросив у меня сотню извинений и заверив, что это больше не повторится. Она не спала всю предыдущую ночь и не ела ничего, кроме куска хлеба, вместо ужина. Посмеявшись надо всем этим, я остался за столом, даже не повернувшись посмотреть, пошла ли она в кровать, раздевшись, или нет. Я лег две-три минуты спустя и поднялся в пять часов, чтобы заказать лошадей и кофе. Матон спала одетая и покрылась крупными каплями пота. Был конец июня. Она просыпалась медленно, постепенно приходя в себя.

— Давайте, просыпайтесь; вы очень хорошенькая, но в другой раз раздевайтесь, потому что вы, должно быть, вся вспотели.

— Она быстро сунула ноги в свои домашние тапочки и поспешно вышла, вернулась затем гораздо спокойней, сделав мне реверанс, пожелав доброго утра и спросив, не хочу ли я ее поцеловать.

— Да, и с большим удовольствием; садитесь, быстренько позавтракаем, потому что я хочу прибыть в Дрезден сегодня к вечеру.

Однако из-за отсутствия лошадей я потерял пять часов, и мы приехали только на следующий день. Матон легла в кровать раздетая, и мне досталось не только смотреть на нее.

Прибыв в Дрезден, я занял все помещение на втором этаже гостиницы на площади. Я сразу отправился повидать мою мать, которая собиралась как раз ехать отдохнуть в провинции и очень обрадовалась, видя меня, с рукой на перевязи, что выглядело очень картинно; потом я повидал моего брата Жана и его жену Терезу Роланд, римлянку, с которой я познакомился еще до него, и которая мне очень обрадовалась; затем я увидел мою сестру, жену Пьера Августа, и наконец, я отправился вместе с моим братом отдать поклон Старосте графу де Брюль и его жене, дочери палатина Киёвии, которая была рада услышать новости о своей семье. Все мне радовались, и я вынужден был всем рассказывать историю дуэли, и я охотно ее рассказывал, потому что она окончилась безрезультатно.

В Дрездене тогда собрался ландтаг. В малолетстве Выборщика, который правит сейчас, принц Ксавьер, старший из его дядей, был регентом. Это был граф де Люсас, который еще жив, и который имеет детей от дамы Спинуччи, на которой он женился и за которой тогда ухаживал; она была статс-дамой вдовствующей Выборщицы. После обеда, ближе к вечеру, я отправился в итальянскую комическую оперу, где играли в банк фараон, и где я начал играть, ведя себя сдержанно, потому что вся моя наличность составляла всего восемь сотен дукатов. В этой игре я завязал знакомство с несчастным Акдоло, который тогда не выглядел несчастным. Молодой, полный ума и храбрости, он был уже взрослым и достоинство, которое он проявил на войне, заслужило ему уважение всех. Кроме того, он был тайно женат на вдовствующей графине Родосской. Этот обаятельный тип, который сейчас стал бы лейтенант-генералом, имел несчастье быть замешан в очень опасную интригу, в согласии с вдовой Выборщицей, матерью Выборщика, которого она ненавидела. Акдоло был взят в Кинигштейн, где содержится до сих пор, в течение почти тридцати лет, и где, очевидно, и умрет, потому что правящий Выборщик исчерпал, как говорят, меру своего милосердия, отменив смертную казнь, которая ему причиталась в наказание за его преступление.