Георгий Миронов - Короленко

Короленко твердо стоял на том, что вчерашний язычник — сегодняшний христианин, еще приносящий в жертву животных, — и язычник-каннибал — два совершенно различные антропологические (или по крайней мере культурные) напластования, отделенные столетиями. Он жил в той же Вятской губернии среди удмуртов, жил среди полуоседлых якутов, видел их беснующихся шаманов, перед которыми удмуртские «тырвосяси» могут показаться кроткими агнцами. Но именно потому, что он видел все это, он знает не только глубину народного невежества, но и возможные его пределы. Он хорошо сознает, что? отстаивая невозможность в России человеческого жертвоприношения, он защищает всех инородцев от предубеждения и предрассудка, восстанавливающих против них все остальное население. Обвинение направлялось не только против целого края, населенного тремястами пятьюдесятью тысячами удмуртов, оно направлялось также и против самого русского народа, якобы неспособного вековым общением облагородить инородцев, хотя бы до степени невозможности каннибализма.

Елабуга оказалась захолустным уездным городком. О предстоящем процессе ходила тьма невероятных, почти фантастических слухов. Место здесь, как и в Малмыже, оказалось очень удобным для суда: темные присяжные целиком в плену «талантливых» полицейских и судей, верят клеветническим измышлениям на удмуртов.

Началось слушание дела. Процесс был явно сенсационным, а когда местная публика узнала, что приехал знаменитый писатель Короленко, интерес еще более усилился, и зал суда оказался переполненным.

Тридцать семь свидетелей выступили со стороны обвинения. Адвокат просил вызвать свидетелей защиты. Суд отказал.

Свидетели говорили быстро, заученно, словно они готовились (или их готовили) заранее.

Короленко, Баранов, Жирнов старательно записывали весь ход процесса.

Эксперт профессор И. Н. Смирнов доказывал, что удмуртские боги требуют в жертву не только животных, но и людей. Зато другой эксперт, учитель А. С. Верещагин, категорически отрицал возможность жертвоприношений. Он утверждал, что бога Курбона, который якобы требует в жертву человека, у удмуртов вовсе нет. Слово «курбон» означает дар или жертва…

Обвинитель товарищ прокурора Н. И. Раевский громил подсудимых, доказывал, что это они убили нищего, «точили» его кровь.

Защитник упорно и мужественно боролся за подсудимых. Он напомнил суду, что против мултанцев показывали полицейские приставы, урядники, сотские и десятские, а подсудимые не имели ни одного своего свидетеля. Пристав Шмелев, чтобы добиться нужных показаний, истязал свидетелей, приводил их к кощунственной присяге перед чучелом медведя. Прокурор Раевский, руководивший следствием, знал об этом.

Все подсудимые в последнем слове отрицали свою вину.

Присяжные ушли — и возвратились с обвинительным приговором. Этот день, 1 октября 1895 года, Короленко не забыть. Как они были правы, застенографировав процесс! Когда отчет появится в печати, все ахнут, по каким совершенно ничтожным и невероятным уликам осуждены эти несчастные, совершенно невинные люди. Корреспонденты три дня сверяли свои записи; на их пальцах от карандашей появились кровоподтеки.

В Старом Мултане

На следующий день после объявления приговора корреспонденты решили: надо ехать в Мултан, увидеть все самим — и злосчастное село, и шалаш, где якобы «точили» удмурты кровь нищего, и тропинку на болоте, где нашли его труп, и тех, кто был в Мултане в загадочные дни начала мая 1892 года.

В Вятских Полянах сошли с парохода и плохими проселочными дорогами поехали мимо сел и деревень, так хорошо знакомых по судебному разбирательству. К месту убийства их повез сын ямщика, судившегося по делу, но оправданному в Малмыже. За версту от места, где был найден труп Матюнина, возница остановился — дальше дорога была непроезжая. Пошли пешком.

Глухая осень. Хмурое серое небо. Дождик. Узкая тропа вьется в угрюмом темном ельнике. Ржавая болотная вода хлюпает под ногами. Лес безмолвствует, лес надежно хранит тайну страшного убийства. Кто подлинный преступник, во имя чего он шел на кровавое дело?.. Вот здесь на бревеннике лежал труп. Короленко ложится на это место — он хочет проверить показания свидетелей. Его спутники молча стоят в стороне, смотрят, как он зарисовывает место убийства. В тревожном тяжелом молчании идут обратно к телеге.

Вернулись в село.

— Вот, дяденька, шалаш, — указал возница.

Короленко огляделся. Невдалеке высилась колоколенка маленькой церкви, около нее серый домик с рядом окон; это церковноприходская школа. Кто поверит, что в центре большого села, среди бела дня удмурты будут «молить» человека?!

Когда они вышли из шалаша, их встретила кучка народа — в селе уже знали, что приехали «русские защитники». Подошел отец мальчика, отставной солдат. Он снял шапку, за ним все остальные. «Надо объяснить, что мы не начальство», — подумал Короленко, но промолчал и только снял шляпу. Баранов и Жирнов тоже обнажили головы. «Здесь все равны».

Они стояли под дождем, молчали. Из окон ближайшего дома на русских смотрели испуганные детишки.

— Их отец осужден, — сказал солдат, видя, куда смотрит Короленко, — Одно малое племя, сироты…

Он пригласил всех войти в избу, и там Короленко подробно расспросил мултанцев о деле и записал их рассказы. Едва писатель кончил, солдат подал хозяйке знак, и она проворно накрыла стол белой скатертью с красными узорами. Хозяин пригласил гостей поужинать.

Когда гости стали прощаться, один из стариков задержал руку Короленко и, глядя прямо в глаза, сказал медленно и веско;

— Кыйбодылэн венез бышкан понна. Писэй шудэ, шыр бордэ…

— Что он сказал? — оглянулся писатель на хозяина.

— Он сказал; «Шипы чертополоха для того и растут, чтобы колоться, а кошка играет с мышкой так, что той хочется плакать…»

В безотчетном порыве Короленко сжал руку старика.

— Скажите ему, пожалуйста, что мы все поклялись добиться в этом деле правды… Выдрать чертополох и… наказать злую кошку! Понимаете? — спросил он уже у старика.

Тот закивал головой: «Понял, понял!»

Дверь вдруг распахнулась, и в избу втиснулись еще несколько человек, сняли шапки, перекрестились на божницу, подошли.

— Мы к вам, ваше благородие, здешние жители, русские! — сказал передний, обращаясь к Короленко.

Писателя как-то сразу выделяли и удмурты и русские — может быть, его большая борода внушала особое уважение.

— Слыхали, вы насчет нищего интересуетесь, так нас спросите. Не полагаем мы, что им, вотякам то есть, это сделать, народ не такой.