Мицос Александропулос - Сцены из жизни Максима Грека

Однако Карпова опередил митрополит.

— Государь мой, — сказал он с уверенностью, — Иван говорит правду. Сам Савва признал, что Максим приходил к нему в келью ночью. И еще у нас есть показание лекаря Марка.

Лицо Даниила пылало. Он говорил быстро и тихо, с глубокой, сильной страстью. На князя смотрел с нетерпением и надеждой. И по выражению лица князя Карпов догадался, что пробил час, когда осуществятся чаяния митрополита: ничто уже не изменит принятого решения. За долгие годы, проведенные при дворе, дьяк понял, что великий князь заранее вкладывает в уста бояр и дьяков слова, которые хочет от них услышать. Слова, которые должны услыхать все, — в боярской думе или же в Набережной палате дворца, где принимают иноземных послов. «Несчастный Максим!» — подумал Карпов. Хотя он и предполагал, что дело примет именно такой оборот, он все же не мог побороть в себе волнения. И окончательно растерялся, когда князь, словно прочитав его затаенные мысли, обернулся к нему и спросил:

— А что посоветуешь нам ты, Федор?

Дьяк ответил тихо, голос его словно таял:

— Государь мой, разве враги князя моего — не мои враги?

Судя по всему, Василий не был удовлетворен ответом. Он посмотрел на Федора холодно, бесстрастно. И снова спросил:

— Так что же ты советуешь? Коль скоро наши враги замышляют зло против твоего государя и всего княжества, ведут тайный сговор со Скиндером и действуют нам во вред, что же нам следует делать? Оставить их на свободе, чтоб рыскали, словно кровожадные звери, или же заключить в надежное место, пока господь не просветит нас, как с ними поступить?

Бледный от волнения Федор чувствовал, что взгляды всех собравшихся прикованы к нему, Он знал, что значит пойти против воли великого князя. Помнил, как Василий вышвырнул вон убеленных сединами почтенных бояр, князей и славных воевод, верно служивших еще отцу его и деду, за то, что осмелились возразить ему, произнести не то, что рассчитывал услышать от них Василий…

Поклонившись, чувствуя, как тяжелеет голова и горит от прихлынувшей крови шея, Федор проговорил:

— Великий государь, можно ли допустить чтобы враги княжества и моего князя остались безнаказанными, чтобы над ними не простерлась суровая и справедливая длань государева и божьего закона?

Однако Василий, не спускавший своих побелевших глаз с испуганных глаз дьяка, склонился к нему, словно хотел перекрыть все возможные пути бегства, и в третий раз спросил:

— Послать за ними ратников?

Карпов совсем поник. И почти беззвучно вымолвил:

— Великий государь, пошли за ними ратников…

IV. Рыбы, птицы и люди

Монастырь спал. Светилось только одно окно — ратники увидели его издали. Первым заметил его начальник стражи и указал своим спутникам:

— Бьюсь об заклад, что это чертов монах. Не спит, держит совет с самим сатаной…

Максим в этот момент склонился над рукописью Георгия, прочитал следующий вопрос, взглянул на ответ «Люцидариуса» и улыбнулся. «Экое неразумие! — пробормотал он. — Мыслимо ли писать такие вещи в нашем тысячелетии?[161] Однако почему же и мы, почитаемые за людей ученых и сведущих в мудрых писаниях святых отцов, не можем в конце концов просветить мир? Веками — тысячи раз — переписываем мы Писание и другие священные сочинения, оставляем к ним бесчисленные толкования, рекою льются с перьев наших чернила, и вот! — вновь и вновь встречаем те же наивные доводы, как будто Писание создано лишь вчера или даже нет его еще вовсе. Те же неразумные утверждения, что слышал некогда патриарх Авраам, доводится слышать теперь и нам… О боже! Невежество мира подобно ночному мраку. Черным, как деготь, было оно во времена Авраама, таким же осталось и в наши дни — разве меняется мрак?»

Максим покачал головой и обмакнул перо в чернила. Потом поднял перо, полюбовался, как лучится на его влажном острие маленькая звездочка. И снова улыбнулся. «Сейчас, пока влажное, блестит, но скоро высохнет и потускнеет. Быть может, так же иссушаются и тускнеют наши знания: то, что блестит сегодня, завтра высохнет и померкнет?» Монах вздохнул, склонился и продолжил послание:

«Далее, Георгий, спрашивает ученик учителя:

— Как именовался первый ангел?

И учитель отвечает:

— Сатанаил.

Однако в какой главе Священного писания отыскал учитель этот ответ? Сатана — слово еврейское и означает «отступник». Следовательно, до отступничества своего ни Сатаной, ни Сатанаилом он не назывался, а именовался он «Эосфорос», так значится в пророчестве Исайи. Слово «эосфорос» — греческое, означающее «светоносец». Именование это было дано ему по причине света великого, коим украсил его создатель. Уже после отпадения назван он был Сатаной, то есть Отступником, после падения, не раньше. Так передает нам, Георгий, Священное писание. И учитель «Люцидариус», утверждающий то, чего Священное писание нам не поведало, поступает совсем не похвально, не как «Просветитель», за которого он себя выдает, а как истинный «Помрачитель». Не следует тебе внимать его учению, а также переводить подобные книги на русский язык. Остерегайся их, как заразительной гангрены и злокачественной коросты, ежели хочешь оказаться в день жатвы чистою пшеницей, а не плевелами».

Монах отвел перо в сторону, потер другой рукой глаза, в которых чувствовал резь, и опять склонился к рукописи. То, что он прочитал, снова вызвало у него горький смех. Ученик спрашивал, долго ли Адам был в раю, и учитель отвечал: «Не более двух часов». «О ничтожный, о жалкий, — прошептал монах. — Откуда взял он такой ответ? Разве не ведомо ему, как освещает этот вопрос святой Иоанн Златоуст? Святой отец ясно говорит, что Адам был в раю шесть часов. По этой причине и новый Адам, Иисус Христос, в шестом часу был распят! О, невежество!» — И снова монах обмакнул перо в чернила, чтобы продолжить послание.

В этот момент начальник стражи, узнавший от провожатого монаха, что догадка его была верной, ударил ногой в дверь.

Удар был столь сильным, что рукопись Георгия вспорхнула перед глазами Максима, точно испуганная голубка, а на бумаги монаха хлынул поток масла и чернил. Монах поднял глаза и увидел начальника стражи.

…Говорят, что первым делом начальник стражи схватил монаха за горло и спросил, действительно ли тот беседовал здесь взаперти с Сатанаилом? Он, опытный ратник княжеского двора, угадал это еще на подступах к монастырю. И где сейчас Сатанаил?

Монах дал ему следующий ответ:

— Люди подобны рыбам или птицам. Как те не ведают своей судьбы, не ведает ее и человек. Ровно ничего он не знает. И словно рыбы, что попадают в сети рыбака, словно птицы, залетающие в ловушку, так же безотчетно, неосознанно ввергаются сыны человеческие в превратности своей судьбы.