Эдуард Буйновский - Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов

При разборе результатов моей «отсидки» врачи хотели забрать мои записи и рисунки. Я не отдал, пусть изучают мой официальный отчет, который я также храню все эти годы.

Может быть, для сегодняшнего врача-психолога интересны отдельные моменты и нюансы длительного пребывания человека в изолированном пространстве. Для них привожу практически полное содержание моего отчета, с оборотами и стилистикой, характерными для середины прошлого столетия (!).

«Задача, которая была передо мной поставлена, определена программой исследования. Это: определение нервно-психической устойчивости при длительном пребывании в изолированной камере в одиночестве с применением психологических исследований комплексного характера.

За два дня до начала опыта со мной соответствующими товарищами были проведены практические занятия с целью ознакомления с сурдокамерой и программой моей работы. График моей работы — «перевернутый». И 13 марта в 13 часов опыт начался.

Проанализировав ту задачу, которая передо мной стояла, я определил себе личные, так сказать, задачи: полностью отключиться от всего того, что осталось за дверьми камеры, совсем забыть о том, что за мной ведется наблюдение, ибо это очень сковывает движения и очень тяготит;

найти себе такую работу, чтобы она мне была не в тягость, чтобы я ее делал с увлечением и чтобы она меня полностью захватила;

вести строгий внутренний самоконтроль, ибо я понимал, если все пустить на самотек, расслабить нервы — хороших результатов не жди.

Как я выполнял эти задачи? Должен доложить, что мне удалось так настроить себя, свою психику, что я действительно с первого же дня чуть ли не полностью отключился от внешнего мира. Для меня было все равно, что сейчас за дверью — день или ночь, холодно или жарко! С первого же часа я заставил себя не обращать внимания на все объективы, которые смотрели на меня со всех сторон, и постепенно привык к тому, что я — совершенно один. Старался даже как можно меньше говорить, что тоже вроде бы на первых порах удавалось. В общем, ночью старался не очень тревожить бригаду. Часто я ловил себя на том, что подчас совершаю действия, которые в обыденной жизни делаются не на глазах у всего народа; я мог подойти к зеркалу и долго исследовать свою лысину — операция, которую я обычно делаю совершенно секретно. Хотел вообще перещеголять самого себя — не включать белую лампочку, когда это надо, но вовремя все же удержался. (Хочу сделать маленькую вставочку в текст 60-х годов прошлого столетия. Речь идет о следующем: когда тебе надо в туалет, то ты обращаешься к дежурной сестре, она тебе гасит большой свет и включает маленькую, интимную лампочку.)

Забыв окружающий мир, я, конечно, не мог забыть людей, которые там остались, ибо, если нет людей, то нет и проблем, а если нет проблем, то выполнение второй моей задачи было бы невозможно.

Условия опыта не определяют область человеческой деятельности, которой должен заниматься человек в камере. Каждый выбирает себе работу по душе, я же выбрал себе работу для души.

Она, эта моя работа, не имеет никакого отношения к освоению космоса (собственно, этого от меня и не требовалось), но я достиг своего — увлекся этой работой на все 100 процентов. Верите ли, но мне часто просто не хватало времени выполнить то, что я наметил на день, а один раз так увлекся, что пропустил «час танцев» (сегодняшний комментарий: «час танцев» — обязательная зарядка под музыку). Какая это работа? Это решение одной из многих «холостяцких» проблем, о которых не стоит даже говорить, и, кроме того, увлекся рисованием. Ни то ни другое особого значения, с точки зрения опыта, может быть, и не имеет, но все это помогло мне выполнить то, что от меня требовалось, — занять свой день в камере. Не спорю, что это, может быть, с точки зрения медицины, и не самое интересное и важное занятие, можно было бы найти работу значительно интереснее, но для этого нужны какие-то подсобные материалы, то есть то, что запрещается программой.

И последнее — старался так строить свой день, чтобы все время находиться в «рабочем» напряжении, не давать себе ни в чем послабления, добросовестно выполнять все то, что от меня требовалось.

Как все это было связано с распорядком дня?

Мое пребывание в камере началось с отбоя, то есть для меня с 14.00 была уже ночь. Трудно, сами понимаете, лечь в 14.00 и проспать до 23.00 беспробудно. Изо всех сил старался это делать, но необычная обстановка, куча датчиков, ответственность за них, необычное время — все это повлияло на меня так, что я проспал только до 17–18 часов, остальное время лежал не шевелясь, боясь потревожить датчики, которые, говорят, вставлены в кресло.

Сразу же скажу, как переносил все последующие ночи. Должен отметить, что не обладаю качествами человека, о котором говорят: лег и сразу уснул как убитый. Пока я не обмозгую события прошедшего дня, пока я не повернусь два-три раза вокруг собственной оси, я не усну. То же самое было и здесь. Перестроиться на новый режим сна было довольно-таки трудно, сон обычно проходил так: спал до 17–18 часов (вроде бы как послеобеденный отдых), далее лежал тихо и держал датчики, и часам к 22–23 начинал засыпать (как это обычно бывает), но здесь как раз — подъем! И только в последние дни удавалось заставить себя (2 часа обычно старался не спать, а просто лежать) спать положенное количество часов. Опережаю вопрос Лебедева (врач-психолог) — сны были, но я их не запоминаю.

Самое интересное в том, что даже в первые дни я все равно вставал ровно в 23.00 бодро, с хорошим настроением, со стремлением работать. Этот боевой дух сохранялся весь день, днем мне не хотелось спать и не было усталости. Таков сон.

Работа с таблицей (в 2004 году я уж и не помню, что это за таблицы). Я думаю, говорить об этом много не надо. Обычно, когда доходил до 12–13, начинал замедлять темп, все ждал, когда же будет вводная. Не знаю, правильно ли я на нее среагировал 19 марта в 1.30, но я перестал читать цифры, весь отдался Светиному голосу и успел даже кое-что записать, а после этого стал считать дальше. Наверное, не так надо было делать.

О физиологических проверках. По-моему, делал я их так, как меня учили, так что с точки зрения методики замечаний не должно быть; проходили они без перебоев и задержек, правда, мне пришлось заменить и пояс, и шапочку. Ну а каковы результаты — судить вам.

Туалет. Чистка зубов языком — не самый лучший способ. Розовая вода тоже не вызывает особого удовольствия. Все равно глаза, уши каждый раз протирал смоченным полотенцем. А розовой воде нашел самое подходящее назначение (по своей серости, конечно) — мыл ноги после физзарядки.

Завтрак. И вообще о пище. В общем, выполнял все, что от меня требовалось: заполнял термос (старый, неудобный, выбросить давно пора), очищал банки, мыл их и т. д. Но тут я не совсем согласен с Жорой Добровольским. Ведь, насколько я понимаю, цель камеры не только определить психическую устойчивость, но и узнать индивидуальные особенности каждого. Вот в вопросах пищи: конечно же, надо — значит надо. Но есть ли большая разница в том, съел ли я два маленьких завтрака или один, но больший. По раскладке я должен скушать яйцо во второй завтрак, но я еще не голоден, я бы это яйцо с большим удовольствием съел в первый завтрак, а во второй — 200 граммов сока и печенье — для меня более чем достаточно. Если говорить в общем, то пища вся вкусная, мне понравилась, ел я ее с аппетитом. Единственно, вот сыр — он вкусный, но баночки вызывают неудобство и потом как-то привыкли, сыр — к чаю. Может быть, это меню уже где-то утверждено и его надо принимать таким, какое оно есть, но тогда нечего об этом и говорить. Если же это не так, то было бы лучше, если бы каждый день имел свое особое, составленное из того же ассортимента продуктов меню. Даже в мелочах в условиях одиночества приятно иметь какое-то разнообразие, а то: по четным — это, по нечетным — это. И еще. Имею ли я право «творчески» кушать? Вот у меня так было: сыр за обедом не съел, а к ужину — смотрю, колбасного фарша маловато, так я на свой страх и риск тайком от телеобъектива съел и сыр. По-моему, если это все идет на пользу, значит, можно. О воде. Непосредственно для питья расходовал две кружки чая и полтора-два стакана холодной воды в сутки. Основной расход — на мытье посуды. Желудок работал отлично. Так что всякими там карболенами не пришлось, к сожалению, воспользоваться.