Александр Таланов - Нансен

В результате сложных международных интриг, после хлопотливых переговоров королем Норвегии избирается зять английского короля — датский принц Карл, принявший имя Хокона VII.

Молодому самостоятельному государству нужны были мужи, могущие защищать его интересы за рубежом. Особенно это важно было в Англии — могущественной державе, непосредственно влиявшей на жизнь соседствующей с ней Норвегии. Кто, как не Нансен, более всех обладал нужными качествами, чтобы исполнять эту ответственную роль. Разумеется, правительство обратилось к нему с такой просьбой.

"Стать дипломатом? Нет, к тому у меня нет ни малейшей склонности, — отвечает Нансен. — Мои интересы в сфере науки, в познании тайн мироздания, а не в международной политике".

Однако опять перед ним встают такие великие понятия, как Родина, Долг. Неизменно верный этим понятиям, он не устоял перед их неотразимой силой и в конце концов согласился занять пост норвежского посла в Лондоне.

Среди дипломатов, аккредитованных при дворе британской королевы, никогда не было такого человека. Не высокое аристократическое происхождение, не богатство, не родственные связи ввели Нансена в это блистательное замкнутое общество, где вершатся судьбы мира и войны, но горячая его преданность интересам родины и неукротимое стремление помочь ей.

Решительный поборник национальной свободы, он враг ее поработителей: его бескомпромиссные выступления беспощадно разят тех, кто, прикрываясь крикливыми фразами о любви к ближним, закабаляет слабейшие народы.

Его политика — ясность, его дипломатия — откровенность. При чопорном, церемонном дворе британской королевы норвежский посол кажется "белой вороной". Нансен обращается со всеми как равный с равным, словно встречается со своим закадычным другом художником Вереншельдом, или капитаном Отто Свердрупом, или лапландцем Балто, сопровождавшим его в лыжном походе через Гренландию. Даже на приемах в Букингемском дворце он ведет себя так естественно, будто находится среди собратьев-ученых, а не там, где присутствует цвет английского "высшего общества".

Письменный стол норвежского посла в Лондоне частенько принимает странный вид. Политические ноты, акты, донесения отодвигаются в сторону. Их место занимают географические карты, труды по океанографии, геологии, метеорологии, отчеты полярных экспедиций.

Занятия наукой — отдых для него, вынужденного политика. Как безмерно он устает от постоянного соприкосновения с фальшью и мишурой пестрой толпы дипломатов! То, что для профессиональных дипломатов, кочевавших из одной чужой страны в другую, являлось карьерой, то для него, горячо привязанного к родной земле, было изгнанием.

Норвежский посол в Лондоне вверяет свои чувства заветным страницам своего дневника: "Я мечтаю о том, чтобы разорвать эти оковы, я стосковался по лесу и моим вольным горам. Приручить меня невозможно".

Имелась еще одна серьезнейшая причина, из-за которой пребывание в Лондоне было особенно томительным. Уже давно, еще во время плавания на «Фраме», Нансен со своим другом капитаном Свердрупом обсуждал возможность экспедиции к Южному полюсу. На протяжении более десятка лет то, что казалось почти неосуществимой мечтой, все более претворялось в тщательно подготавливаемый план.

Завоевание Южного полюса должно было подытожить весь опыт полярного исследователя, стать венцом всех его работ. Но жизнь заставляла откладывать сроки экспедиции к полюсу. Сначала надолго отвлекли проблемы океанографии, которые пришлось разрабатывать по просьбе норвежского правительства для помощи рыболовству. Затем экспедиция намечалась на 1905 год, однако именно в это время в стране вспыхнули политические события, затянувшие Нансена в свой водоворот.

В январе 1907 года, когда Нансен на короткое время приехал из Лондона домой, к нему пришел полярный путешественник Руал Амундсен и поделился своим отчаянно смелым планом достижения Северного полюса в палатке или хижине, построенной на льду, дрейфующем от Берингова пролива к полюсу. Нансен возразил, что подобным способом вряд ли удастся достигнуть результатов, которые оправдали бы огромный риск дрейфа. Чтобы получить реальную пользу для науки, надо отправляться на таком корабле, как "Фрам".

— Тогда уступите мне "Фрам"! — сказал Амундсен, всегда быстрый в своих решениях.

— Нет! «Фрам» мне понадобится для новой экспедиции, — снова возразил Нансен.

— Куда?

— К Южному полюсу.

— Замечательно! В таком случае могу ли я рассчитывать, что вы возьмете меня с собой в это путешествие?

— Да!

— Благодарю! А потом все-таки дадите мне «Фрам» для дрейфа на север?

— Не советую вам жертвовать столько лет своей молодой жизни на пребывание во льдах, — рассмеялся Нансен. — Впрочем…

Что-то не позволило ему вовсе лишить Руала Амундсена надежды осуществить свой план. Разве он не является подходящим человеком, чтобы продолжать дело, начатое им, Нансеном, в Арктике? И честно ли становиться на пути этого молодого отважного путешественника, чтобы самому добиться еще одного триумфа?

— Я дам вам окончательный ответ осенью… — сказал Нансен.

То было тяжелое решение. Экспедиция на Южный полюс должна была стать венцом его дел. Слишком долго вынашивал он эту мысль, слишком тщательно разрабатывал план во всех деталях, чтобы легко с ним расстаться. И он понимал: дать дорогу Амундсену означало навсегда отказаться от своей мечты.

До последнего момента не принимал Нансен окончательного решения — до того сентябрьского дня, когда ему сообщили, что в зале его ожидает Амундсен. Из своего кабинета, находившегося на верхнем этаже, он пошел вниз встретить гостя. На лестнице ему встретилась жена, она явно была чем-то сильно взволнована, и голос ее дрожал, когда она вымолвила:

— Я знаю, что будет!.. Ты снова уезжаешь от меня…

Она едва могла совладать с собой, волнение душило ее. Он молча посмотрел на нее и быстро сбежал по ступенькам вниз, в зал, где ожидал Руал Амундсен.

Когда Нансен увидел его мужественное лицо, крупный орлиный нос, сверкающие волевые глаза, которые с трудом могли скрыть напряженное ожидание, то сразу понял, что не закроет Амундсену путь, по которому тот может пройти с честью и славой. А для него самого будет лишь одной победой меньше. Научных задач перед ним стоит гораздо больше, чем он сможет осилить. Да и Ева…

Эта женщина значила для него слишком много. И разве его слава не обязана годам ее жизни? Сколько выстрадала она за время ожидания "Фрама"!

— Я пришел, чтобы… — начал было Амундсен, но его перебил твердый голос: