Евгений Сапиро - Трактат об удаче (воспоминания и размышления)

В эти годы пермские «направления» стали преобразовывать в дороги с твердым покрытием. Роль твердого покрытия выполняла брусчатка – блоки из доменного шлака чусовского завода. В начале 1960-х брусчаткой мостили объездную дорогу Закамск – Нижняя Курья, создаваемую с нуля автомобильную трассу Чусовой – Лысьва. Последнюю я запомнил особенно хорошо: не раз на субботниках-воскресниках чусовские металлурги принимали участие в вырубке просек под будущий «автобан».

В конце 1950-х в районные города теперь уже не Молотовской, а Пермской области впервые пришло телевидение. Всего лишь один черно-белый канал, но он в разы приблизил периферию к Москве. Отлично помню, как девушки-легкоатлетки, которых я тренировал в Чусовом, со знанием дела почти в режиме реального времени обсуждали последний «крик моды» со ссылкой на новый туалет московского диктора, совсем молоденькой Валентины Леонтьевой.

В активе Н. С. Хрущева имеется еще один поступок, который на фоне «созидательных» действий его предшественника вполне можно назвать подвигом. Сталин воздвиг прочнейший «железный занавес» между обычным советским человеком и всем зарубежным, особенно «западным», миром. Хрущев совсем немного, но раздвинул этот занавес, обустроил узкую щелочку под названием «иностранный туризм».

Мне повезло попасть в число первых, воспользовавшихся этой щелочкой. В сентябре 1960 года за мои спортивные достижения комитет профсоюза Чусовского металлургического завода премировал «инженера, комсомольца, спортсмена» Сапиро путевкой в круиз вокруг Европы на теплоходе «Победа». После этой поездки туризм вообще и иностранный в том числе на три десятилетия стал любимой формой отдыха сначала для меня, а после женитьбы, после того, как подрос сын, – всей нашей семьи. Это была единственно доступная для нас форма отдыха с высоким уровнем сервиса. На современном рекламном языке: почти европейское качество за советские рубли.

Но не только, а, может быть, не столько этим определялась ценность иностранного туризма. Возможность регулярно бывать за рубежом позволяла пусть неглубоко, но окунуться в иную политическую и экономическую атмосферу, увидеть своими, а не чужими глазами то, что можно и что нельзя, без чужой подсказки взвешивать «за» и «против». И, задумываясь над полученным результатом, делать выводы. Подчас горькие.

Еще из школьных уроков истории мне запомнилась одна из версий превращения благополучных офицеров-аристократов в революционеров, бунтарей-декабристов. Прежде всего – они были патриотами своей Родины, защищали ее, «не жалея живота своего». Побывав в Европе в качестве победителей, увидев жизнь побежденных, они поняли, что их Родина достойна лучшего, что возможно совсем другое отношение к собственному народу.

Не знаю, насколько быстро и безболезненно приходили к таким выводам давние и современные декабристы. Думаю, что долго и трудно. Потому что и те, и другие любили свою Родину. А как не хочется замечать даже малейших изъянов в объекте твоей любви! Но если ты убедился, что они существуют, то естественно появляется желание избавить ЛЮБИМУЮ от них. Сначала наивно веришь, что можно ограничиться «примочками и витаминами» (научной организацией труда, электронно-вычислительной техникой, «Знаком качества», бригадным и региональным хозрасчетом…) Потом, уже осторожнее, возлагаешь надежды на «клизму» (андроповское наведение дисциплины). И только после многолетних сравнений и колебаний приходишь к неутешительному диагнозу о порочности всей системы, излечить которую можно лишь хирургическим вмешательством, пересадкой жизненно важных органов.

К этим выводам я шел по трудно преодолимой, извилистой тропинке около тридцати лет. Ориентируясь при этом не на красивые (или страшные) теории, а на уже имеющийся реальный опыт других стран. Опыт противоречивый, показывающий, что при одном и том же капитализме могут существовать вальяжный австрийский порядок и простодушный мексиканский бардак[51]. Как бы то ни было, но политические и экономические перемены, инициированные М. Горбачевым и реализованные Б. Ельциным, я встретил психологически и профессионально подготовленным. За это, следуя традициям церемонии вручения «оскаровских» премий, я хотел бы низко поклониться:

– советским профсоюзам и «Интуристу» – за путевки;

– научно-преподавательской деятельности – за возможность оплачивать (за полную стоимость) дорогостоящее удовлетворение собственной любознательности;

– лично Никите Сергеевичу Хрущеву – за почин…

Это сейчас слово «хрущевка» произносится снисходительно, «через губу». А в начале 1960-х это был желанный продукт социальной революции. Право на отдельную, благоустроенную, пусть небольшую квартиру получили не только представители элиты, а миллионы рядовых тружеников. Когда в 1964 году, не без финансовой помощи родителей, мы купили маленькую кооперативную «двушку», то оказались единственными из нашей молодой преподавательской компании обладателями не коммунальной (!) квартиры или комнаты в общежитии.

Это не могло случиться без еще одного «хрущевского» нововведения: жилищно-строительных кооперативов. Высшему руководству всех мастей: от партийной до военной, от профсоюзной до академической – давали государственные или ведомственные квартиры. То же самое относилось и к дачам. Правда, полученная квартира оставалась навсегда, а конкретная дача была крепко-накрепко привязана к определенной должности.

По существующим тогда нормам жилой площади, при наличии у родителей малометражной трехкомнатной квартиры отдельная государственная квартира аспиранту Сапиро никак не светила. Появление кооперативов сделало «сказку былью»[52].

Формально жилищные кооперативы (почти частная собственность!) существовали еще до войны, но они были уделом тончайшей прослойки высокооплачиваемой творческой интеллигенции: работников искусства, науки. Позволялось им иметь и собственные дачи. Но лишь при Хрущеве все это стало доступным советскому массовому «среднему классу».

И еще одно доброе дело сделал Никита Сергеевич для народа страны Советов. Он дал ему СОБСТВЕННЫЙ автомобиль. Теперь этим благом цивилизации по своему усмотрению имел право пользоваться любой житель страны победившего социализма. Хотя от «права» до массовой «возможности» оставалась дистанция огромного размера, запертые до сих пор ворота были открыты. Запретный ранее процесс пошел!

К концу правления Хрущева было осуществлено еще одно важное социальное начинание – пятидневная рабочая неделя.

Если не скупиться на число «событий», то реальный поворот жизни советских людей в сторону частной собственности, выполненный под руководством Н. С. Хрущева, обоснованно может претендовать не только на «событие», но и на «явление», которое, слава Богу и КПСС, оказалось необратимым. Мы не станем его обособлять по одной причине. Надгробный памятник Никите Сергеевичу работы Эрнста Неизвестного выполнен в мраморе двух цветов: белого и черного. Чтобы не нарушать этого, точно подмеченного скульптором единства противоположностей, и мы не станем отделять «черное» от «белого».