Петр Чайковский - Ада Григорьевна Айнбиндер

то или другое мое сочинение, – с другой стороны, прослышав о моих вечных финансовых затруднениях, Вы приходили ко мне на помощь. Так заставляет меня думать слишком щедрая плата, которой Вы вознаграждали мой ничтожный труд. На этот раз я почему-то убежден, что Вы исключительно или почти исключительно руководились вторым побуждением. Вот почему, прочтя Ваше письмо, в котором между строчками я прочел Вашу деликатность и доброту, Ваше трогающее меня расположение ко мне, я вместе с тем почувствовал в глубине души непреодолимое нежелание приступить тотчас к работе и поспешил в моей ответной записке отдалить исполнение моего обещания. Мне очень бы не хотелось, чтобы в наших отношениях с Вами была та фальшь, та ложь, которая неминуемо проявилась бы, если б не внявши внутреннему голосу, не проникнувшись тем настроением, которого Вы требуете, я бы поспешил смастерить что-нибудь, послать это “что-нибудь” Вам и получить с Вас неподобающее вознаграждение. Не промелькнула ли бы и у Вас невольно мысль, что я слишком податлив на всякого рода музыкальную работу, результатом которой являются сторублевые бумажки? Не пришла ли бы Вам неожиданно в голову мысль, что будь Вы бедны, я бы отказался от исполнения Вашей просьбы? Вообще, в моих отношениях с Вами есть то щекотливое обстоятельство, что каждый раз, как мы с Вами переписываемся, на сцену являются деньги. Положим, артисту никогда не унизительно получать вознаграждение за свой труд, – но ведь кроме труда, в сочинение, подобное тому, какого Вы теперь желаете, я должен вложить известного рода настроение, т. е. то, что называется вдохновением, а это последнее не всегда же к моим услугам. И я поступил бы артистически бесчестно, если б ради улучшения обстоятельств и злоупотребив своей технической умелостью выдал Вам фальшивый металл за настоящий»[418].

Однако Чайковский просит у Надежды Филаретовны материальной помощи на определенных условиях:

«Тем не менее, в презренном металле я действительно очень нуждаюсь. Долго было бы Вам рассказывать, как и почему человек, зарабатывающий средства, вполне достаточные для более чем безбедного существования, запутался в долгах до того, что они по временам совершенно отравляют его жизнь и парализуют рвение к работе. Именно теперь, когда нужно скоро уехать и перед отъездом обеспечить себе возможность возвращения, я попал в очень неприятное скопление денежных затруднений, из которого без посторонней помощи выйти не могу.

Эту помощь я теперь решился искать у Вас. Вы единственный человек в мире, у которого мне не совестно просить денег. Во-первых, Вы очень добры и щедры, во-вторых, Вы богаты. Мне бы хотелось все мои долги соединить в руках одного великодушного кредитора и посредством его высвободиться из лап ростовщиков. Если б Вы согласились дать мне заимообразно сумму, которая раз навсегда освободила бы меня от них, я бы был безгранично благодарен Вам за эту неоценимую услугу. Дело в том, что сумма моих долгов очень велика, – она составляет что-то вроде трех тысяч рублей. Эту сумму я бы уплатил Вам тремя различными путями: 1) исполнением различного рода работ, как, напр[имер], аранжементов, подобных тем, которые я для Вас уже делал, 2) представлением Вам поспектакльной платы, которую я получаю с дирекции за мои оперы и 3) ежемесячной присылкой части моего жалованья»[419].

Надежда фон Мекк сразу согласилась оплатить долги Петра Ильича, а также просила не возвращать ей эти суммы:

«Для мeня нyжны Bы, чиcтый пpoпoвeдник мoeгo любимoгo, выcoкoгo иcкycствa. Taк, ecли Bы нe пpoчь, Пeтp Ильич, cпacaть мoю, пpaвo, бeзгpeшнyю oтнocитeльнo мyзыкaльнoгo иcкyccтвa дyшy для зeмнoгo блaжeнcтвa (мyзыкaльнoгo), xoтя нe вeчнoгo, нo вocxититeльнoгo, тo Bы пoзвoлитe мнe пepeпиcывaтьcя c Baми, и зa этo Baм кaкoй-нибyдь лopд-aпocтoл oтпycтит oдин гpex»[420].

На фоне бесед с Толстым в начале переписки с фон Мекк у композитора сформировался замысел Четвертой симфонии. У симфонии есть посвящение «Моему лучшему другу» – имелась в виду Надежда фон Мекк. Это произведение не просто благодарность за материальную помощь – это музыкальная исповедь, подобная содержанию тех писем, которые Чайковский адресовал ей. Об этом, когда произведение уже было завершено, композитор писал Надежде Филаретовне:

«Это чисто лирический процесс. Это музыкальная исповедь души, на которой многое накипело и которая по существенному свойству своему изливается посредством звуков, подобно тому как лирический поэт высказывается стихами. Разница только та, что музыка имеет несравненно более могущественные средства и более тонкий язык для выражения тысячи различных моментов душевного настроения»[421].

В том же письме Чайковский словами излагает Надежде Филаретовне содержание симфонии, произведения, рассказывающего о борьбе человека с неизбежным роком: «Интродукция есть зерно всей симфонии, безусловно главная мысль… Это фатум, это та роковая сила, которая мешает порыву к счастью дойти до цели, которая ревниво стережет, чтобы благополучие и покой не были полны и безоблачны, которая, как дамоклов меч, висит над головой и неуклонно, постоянно отравляет душу. Она непо[бе]дима, и ее никогда не осилишь. Остается смириться и бесплодно тосковать»[422].

Грезы, воспоминания, воображение дают возможность лишь на время забыться от тяжелой действительности. Симфония заканчивается финалом, в котором Чайковский использовал тему русской песни «Во поле береза стояла». Композитор писал:

«Если ты в самом себе не находишь мотивов для радостей, смотри на других людей. Ступай в народ. Смотри, как он умеет веселиться, отдаваясь безраздельно радостным чувствам. Картина праздничного народного веселья. Едва ты успел забыть себя и увлечься зрелищем чужих радостей, как неугомонный фатум опять является и напоминает о себе. Но другим до тебя нет дела. Они даже не обернулись, не взглянули на тебя и не заметили, что ты одинок и грустен. О, как им весело! Как они счастливы, что в них все чувства непосредственны и просты. Пеняй на себя и не говори, что все на свете грустно. Есть простые, но сильные радости. Веселись чужим весельем»[423].

В итоге композитор приходит к следующему выводу: «Жить все-таки можно»[424]. Симфония создавалась с декабря 1877 года и в эскизах была завершена в мае. Дальнейшая работа над произведением совпала с самыми драматичными событиями жизни Чайковского.

В плену страстей

Начало общения с фон Мекк, замысел Четвертой симфонии совпали для Чайковского с новой сильной и очень страстной влюбленностью Чайковского, объектом которой стал 21-летний Иосиф Котек, тот самый скрипач, ученик Петра Ильича, который познакомил композитора с Надеждой Филаретовной. Впервые свои чувства Чайковский крайне эмоционально излил в письме 19 января 1877 года брату Модесту:

«Я влюблен, – как давно уж не был влюблен. Догадайся в кого? Он среднего роста, белокур, имеет чудные, коричневые (с туманной поволокой, свойственной сильно близоруким людям) глаза. Он носит pince-nez, а иногда