Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

Больше всех, как говорили тогда многие, обиделся Григорий Зиновьев, который почувствовал, что прообразом Словотёкова был именно он. И в квартиру Горького нагрянули чекисты с обыском. Возмущению «буревестнику революции» не было предела, он пожаловался лично Владимиру Ильичу Ленину. Вождь большевиков посоветовал писателю поехать подлечиться.

Между прочим, Алексей Максимович Горький, вот уже год активно сотрудничавший с большевистскими газетами и с издательствами марксистского толка, к самому учению Карла

Маркса не тяготел вовсе. Юрий Анненков, часто бывавший у писателя в гостях, вспоминал:

«Маркса Горький называл Карлушкой, а Ленина – „дворянчиком“…

Любопытная подробность: в богатейшей библиотеке этого «марксиста», на полках которой теснились книги по всем отраслям человеческой культуры, я не нашёл (а я разыскивал прилежно) ни одного тома произведений Карла Маркса».

Оды, восхвалявшие диктатуру пролетариата и власть большевиков, Горький тоже не одобрял.

А что в это время делали советские поэты?

Вожди и поэты

В апреле 1920 года Ленину исполнилось 50 лет. Маяковский, только что написавший поэму «150 000 000» явно антисоветского толка, откликнулся на день рождения вождя большевиков стихотворением «Владимиру Ильичу». Складывается ощущение, что поэту кто-то настоятельно порекомендовал создать это произведение, и он его создал. Но вот как оно начинается:

«Я знаю – / не герои / низвергают революций лаву.Сказки о героях – / интеллигентская чушь!Но кто ж / удержится, / чтоб славунашему не воспеть Ильичу!»

Слово «Ильич» Маяковский срифмовал с «чушью», как бы давая этим понять, что он совсем не собирается славить юбиляра. Заканчивается стихотворение так:

«И это – / не стихов вееруобмахивать юбиляра уют. —Я / в Ленине / мира веруславлю / и веру мою.Поэтом не быть мне бы,если б / не это пел —в звёздах пятиконечных небобезмерного свода РКП».

То есть поэт как бы за революцию, за небо в пятиконечных звёздах, и некоторых вождей партии он готов славить. Но с тщательно прикрытым подкалыванием. Воспеть при этом ещё и себя стихотворец тоже не забывал.

А Константин Бальмонт в Колонном зале Дома Союзов 1 мая прочёл стихотворение из новой книги, которая называлась «Песнь рабочего молота». Напрямую обращаясь к пролетариям, Бальмонт тоже славил себя, стихотворца. Но как!

«Рабочий, я даю тебе мой стихКак вольный дар от любящего сердца,В нём – мерный молот гулких мастерских,И в нём – свеча, завет единоверца…

Когда тебя туманили цари,Я первый начал бунт свободным словомИ возвестил тебе приход зари, —В ней – гибель истлевающим основам.

Не я ли шёл на плаху за тебя?В тюрьму, в изгнанье уходил не я ли?Но сто дорог легко пройдёшь, любя, —Кто хочет жертвы, не бежит печали…

Так будем же как солнце, наконец,Признаньем все хотенья обнимая,И вольно примем вольность всех сердецВо имя расцветающего Мая».

В другом стихотворении («Имени Герцена») Бальмонт откровенно высказал своё мнение о собственной стране:

«Россия казней, пыток, сыска, тюрем,Страна, где рубят мысль умов сплеча,Страна, где мы едим и балагуримВ кровавый час деяний палача…

Разрушен навсегда твой терем древнийСо всем его хорошим и дурным,Над городом твоим и над деревнейПрошёл пожар и вьётся красный дым…»

А в стихотворении «Песня рабочего молота» Бальмонт провозглашал себя истинным «поэтом-певцом революции»:

«Я пересёк моря и горы,Я смерил взором темноту,Мои дорожные узорыЧерчу по горному хребту.

Я крикну – отблеск до востока,Я стукну – запад задрожал,Моё сияние широко,И пламень мой набатно ал.

Я – бунт, я – взрыв, я – тот, которыйРазрушил смехом слепоту,Пряду из зарева узоры,Хватаю звёзды на лету.

Гранит высоких скал расколот,Я ходы вырыл в глубине,Я – сердце мира, слушай, молот,Я – кровь, я – жизнь, будь верен мне».

Сочинив (и опубликовав) подобные стихи, Бальмонт продолжал хлопотать о разрешении ему и его семье съездить за границу А газета «Правда» 9 мая 1920 года обратилась к читателям с призывом двинуться войною на Польшу. Призыв был прозаичным, но звучал как незарифмованные стихи:

«На Запад, рабочие и крестьяне!Против буржуазии и помещиков, за международную революцию, за свободу всех народов!..Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару.На штыках понесём счастье и мир трудящемуся человечеству.На Запад! К решительным битвам, к громозвучным победам!»

Пощёчина экспрессионисту

Весной 1920 года троица поэтов, объявившая себя экспрессионистами (во главе с бывшим имажинистом Ипполитом Соколовым), обратилась ко всем советским литераторам с призывом созвать Первый Всероссийский конгресс поэтов. Сам призыв особого интереса не представляет (в ту пору литераторы могли позволить себе ещё довольно многое), гораздо интереснее другое – кто в этом документе к какой литературной группе причислен. Футуристами в нём названы Маяковский, Большаков, Каменский, Бурлюк, Ивнев, Лившиц, Спасский, Кушнер и Лавренёв. Центрифугистами – Пастернак, Аксёнов и Асеев. Эгофутуристом признан Северянин. Кубофутуристами оказались Хлебников, Кручёных, Шкловский, а также Якобсон и Брик (теоретики заумного языка). Имажинисты – это Шершеневич, Третьяков, Есенин, Мариенгоф, Эрдман и Кусиков.

Ф. Шерешевская, А. Мариенгоф, И. Грузинов (стоят), С. Есенин, В. Шершеневич.

«Орден имажинистов» в ту пору состоял всего из восьми стихотворцев. И каждый участник этой поэтической восьмёрки по любому случаю с гордостью повторял фразу из «орденского» устава: