Как я стал собой. Воспоминания - Ирвин Ялом
При такой стремительной текучке руководители групп чувствовали себя обязанными в начале каждого сеанса представлять одного или двух новых членов и предлагать им рассказать, почему они попали в больницу. Эти рассказы, после которых терапевты уговаривали других членов группы как-то отреагировать, почти неизменно заполняли все время встречи. Похоже, никто не получал особой пользы от таких групп, и многие отсеивались. Требовалась совершенно иная стратегия.
В стэнфордском остром отделении было двадцать пациентов, и я разделил их на две группы – высокофункциональную и низкофункциональную, в каждой из которых было от шести до восьми членов (остальные пациенты, в основном новоприбывшие в остром состоянии, в первые день-два после госпитализации были слишком дезорганизованы, чтобы посещать какую бы то ни было группу). После нескольких экспериментов я создал рабочий формат. Из-за быстрой текучки в группах я полностью отказался от установки на продолжительную работу и разработал новую парадигму: жизнь каждой группы будет длиться один-единственный сеанс, и задача ведущего – сделать эту единственную встречу настолько эффективной, насколько возможно.
Я разработал схему для высокофункциональных пациентов, состоявшую из четырех этапов.
1. Каждый пациент в порядке очередности формулировал какой-нибудь межличностный запрос для проработки на этой встрече (эта задача поглощала как минимум треть сеанса).
2. Остальная часть групповой встречи тратилась на выполнение программы каждого пациента.
3. Когда групповая встреча заканчивалась, наблюдатели (студенты – медики, психологи или консультанты; ординаторы и медсестры, которые наблюдали встречу сквозь одностороннее зеркало) заходили в комнату и обсуждали встречу, в то время как пациенты наблюдали за ними из внешнего круга.
4. Наконец, в последние десять минут члены группы высказывали свой отклик на послегрупповую дискуссию наблюдателей.
Первый шаг – формулирование запроса – был для пациентов и терапевтов самой трудной задачей. Я хотел, чтобы запрос не касался причин, по которым пациенты попадали в больницу, – например, пугающих голосов, которые они слышали, побочных эффектов антипсихотических препаратов или какого-то травмирующего события в их жизни. Запрос должен был касаться какой-то проблемы в их отношениях с другими, например: «Мне одиноко. Мне нужны друзья, но никто не хочет общаться со мной», или «Стоит мне раскрыться, как люди начинают меня высмеивать», или «Я чувствую, что люди считают меня отвратительным и назойливым, и мне необходимо выяснить, действительно ли это так».
Следующим шагом терапевта было превратить высказанную жалобу в запрос «здесь и сейчас». Если член группы говорил «Мне одиноко», терапевт мог ответить: «Вы можете рассказать, как вы чувствуете себя одиноким здесь, в группе?», или «С кем в этой группе вам захотелось бы сблизиться?», или «Давайте по ходу сеанса выясним, какую роль вы сами играете в том, что вам сегодня одиноко в этой группе».
Терапевт должен быть очень активным, но, когда все получается, члены группы помогают друг другу совершенствовать свое межличностное поведение, и результаты оказываются значительно лучше, чем при фокусе на причинах госпитализации конкретного пациента.
Я стремился дать наблюдателям – медсестрам, психиатрам-ординаторам и студентам-медикам – активную роль в группе, и это привело к тому, что наблюдатели вносили значительный вклад в сеанс групповой терапии. В одном из проведенных опросов пациенты оценивали последние двадцать минут встречи (дискуссию с наблюдателями) как самую сто́ящую часть сеанса! Более того, некоторые пациенты привычно заглядывали в наблюдательную комнату перед началом работы группы, и если в тот день наблюдателей не было, их желание присутствовать в группе слабело. Подобным образом реагировали и пациенты моих амбулаторных групп. Если члены группы могут увидеть наблюдателей и получить от них обратную связь, это упрощает терапевтическую работу.
Для ежедневной группы низкофункциональных пациентов я предложил модель, которая включала ряд безопасных, структурированных упражнений по самораскрытию, эмпатии, тренингу социальных навыков и выявлению желательных личностных перемен.
И, наконец, чтобы решить проблему с унынием сотрудников, я учредил еженедельную процесс-группу – то есть группу, в которой персонал (включая главврача и старшую медсестру) обсуждал свои отношения друг с другом. Такую группу трудно вести, но в конечном счете она становится бесценным инструментом для снижения напряжения в коллективе.
Я ежедневно вел стационарные группы на протяжении двух лет, после чего решил взять творческий отпуск (члены профессорско-преподавательского состава Стэнфорда имели право на шестимесячный творческий отпуск каждые шесть лет с сохранением полной заработной платы или годичный отпуск с половинной зарплатой), чтобы написать книгу о своем подходе к групповой психотерапии в условиях стационара.
Поначалу я планировал снова поехать в Лондон, где была такая вдохновляющая атмосфера, но Мэрилин настояла на Париже. Так что летом 1981 года мы отбыли во Францию, взяв с собой нашего младшего сына Бена, которому на тот момент было двенадцать. Ив в то время училась в медицинской школе, Рид завершил обучение в колледже в Стэнфорде, а Виктор поступил в Оберлинский колледж.
Мы начали путешествие с посещения наших добрых друзей Стины и Геранта Хачатурянов в их доме на острове у побережья Финляндии. Герант пару лет был сотрудником стэнфордского психиатрического отделения, но у него были столь выдающиеся административные способности, что его назначили университетским омбудсменом и начальником отдела студентов. Он был одаренным лектором, и его курс по человеческой сексуальности вошел в легенды, намного опережая по посещаемости все прочие курсы в истории Стэнфордского университета. У его жены Стины, журналистки, переводчицы и писательницы, были общие интересы с Мэрилин, а дочь Хачатурянов, Нина, на всю жизнь подружилась с нашим сыном Беном.
Этот окруженный неприветливым океаном остров был сказочным уголком, заросшим соснами и черникой. Во время нашего пребывания там Герант как-то раз убедил меня попробовать прыгнуть из сауны в ледяное Северное море, что я и сделал – но только один раз.
Из Финляндии мы ночным паромом отправились в Копенгаген. Как правило, мне достаточно просто посмотреть на изображение корабля, чтобы на меня накатил приступ морской болезни, но с помощью небольшого количества марихуаны я безмятежно доплыл до Копенгагена, где провел однодневный семинар для датских терапевтов. Мы также осмотрели достопримечательности, побывали на могилах Серена Кьеркегора и Ханса Кристиана Андерсена, которые похоронены недалеко друг от друга на кладбище Ассистенс.
В Париже мы устроились в квартире на пятом этаже в доме без лифта на улице Сент-Андре-дез-Ар, в трех кварталах от Сены, в Пятом округе. С
