Леонид Владимиров - Россия без прикрас и умолчаний

В свое время такие превращения – в ту или иную сторону – происходили с Мао Цзэ-дуном, Тито, Сарагатом, Ненни и даже президентом Кеннеди. В 1939, а потом 1941 годах это дважды было и с Гитлером – впрочем, не стоит вдаваться в историю. Важно, как это делается – а делается именно так, просто и прозаически, на инструктивных совещаниях главных редакторов. Вопросов присутствующие не задают – они деловито записывают.

Вторая часть совещания – самая волнующая. Начинается разбор недостатков и ошибок в отдельных газетах и журналах за последние две недели. В легких случаях после упоминания об «ошибке» следует устный нагоняй редактору, в более серьезных случаях говорится, что «выводы будут сделаны позже». Это значит, что над головой бедного редактора повисает некий дамоклов меч, особенно страшный своей неопределенностью. И редактор не может даже к кому-нибудь пойти, попросить о снисхождении, сделать попытку оправдаться. Он обязан «нормально работать», будто ничего не случилось – до тех пор, пока меч не падет на его голову в виде конкретного наказания – партийного выговора, снятия с работы или даже исключения из партии. Немудрено, что в этом «инкубационном периоде» у редакторов случаются инфаркты.

Что же это за ошибки такие в безошибочной советской прессе? Вот, наудачу, несколько сравнительно свежих примеров.

Журнал «Архитектура СССР» опубликовал снимок какого-то интересного здания в Западном Берлине. Подпись гласила: «Здание такое-то, Западный Берлин, ФРГ».

«Крупнейшая политическая ошибка, товарищи! – кричал бывший заместитель заведующего Идеологическим отделом ЦК Снастин. – Вы ведь знаете, что Советский Союз не признает никаких прав ФРГ на Западный Берлин. И вдруг советский журнал объявляет, что Западный Берлин – это ФРГ. Непростительно!»

Журнал «Иностранная литература» (№ 3, 1965) вышел без пьесы Артура Миллера «Инцидент в Виши», потому что в последний момент пьесу вырезала цензура. Это-то в порядке вещей, беда была в другом: по недосмотру редакционных работников в конце номера осталась махонькая заметка о постановке этой пьесы где-то в Польше, причем говорилось: «с успехом прошла постановка пьесы А.Миллера «Инцидент в Виши», текст которой публикуется в этом номере журнала».

За эту ошибку главный редактор Рюриков получил выговор, но занятно другое: было дано указание пьесу опубликовать, чтобы «замазать» скандал. Есть такая русская поговорка: не было бы счастья, да несчастье помогло. В данном случае «несчастье» помогло русским читателям познакомиться с маленьким шедевром Миллера – пьеса появилась в № 7 «Иностранной литературы» за тот же год.

Однажды, после полета советских космонавтов Николаева и Поповича, на совещании досталось сразу двум центральным газетам – «Комсомольской правде» и «Известиям». Оказывается, одна из них, рассказывая о жизненном пути героя космоса Николаева, сообщила, что он, «тогда еще никому неведомый будущий космонавт», присутствовал в качестве гостя на XXII съезде партии, где, так сказать, вдохновлялся на подвиг; другая нее сообщила, что в дни XXII съезда Николаев сидел в сурдокамере. Журналист живописал даже, как ослабевший от неподвижности, обросший бородой Николаев вышел из добровольного заточения со словами: «скорей дайте газету, ребята, ведь я еще ничего не знаю о съезде партии!» Мы, помню, много смеялись по этому поводу, но где в действительности находился Николаев в дни съезда, я до сих пор так и не знаю. После этого у меня было с ним телевизионное интервью, но я благоразумно решил об этом не спрашивать.

Наконец, еще один пример. В январе 1962 года в Таллине должен был состояться суд над гитлеровскими пособниками, участниками расправ над мирным населением в военные годы. Журнал «Социалистическая законность» – орган прокуратуры СССР – решил дать отчет о процессе. Но как это сделать? Если послать корреспондента на процесс, то отчет мог появиться только в апрельском номере – технология выпуска всякого советского ежемесячника отнимает 75-90 дней. К апрелю все уже успели бы забыть об этом суде, и репортаж, понятно, был бы неинтересен.

Редактор журнала, руководствуясь самыми лучшими побуждениями, решил, так сказать, заготовить материал впрок. В ноябре, за два месяца до суда, он послал корреспондента к прокурору Эстонской ССР, который готовил дело, чтобы взять сведения о предстоящем процессе. Прокурор был польщен вниманием центрального журнала и охотно дал журналисту не только текст своей будущей речи, но и текст приговора – в лучших традициях советской законности приговор был изготовлен задолго до суда. Журналисту оставалось немногое: только дописать, что суровый, но справедливый приговор – смертная казнь для всех обвиняемых – был встречен публикой с единодушным одобрением. Что журналист и сделал.

Январский номер «Социалистической законности» с отчетом о процессе должен был выйти в свет 15 января. Суд был назначен на 2 января с окончанием через три дня, так что все выглядело отлично. Однако в последний момент, по каким-то техническим причинам, открытие процесса отложили на две недели. В Москве об этом не знали, а прокурор Эстонии давно успел забыть о визите столичного журналиста, да и вообще не вникал в журнальные тонкости. Судья, отложивший процесс, тем более понятия не имел, что кто-то заранее списал приговор, – журналист к нему не заходил. Одним словом, суд открылся шестнадцатого. И люди входили в зал, держа в руках свежий номер журнала с отчетом о еще не начавшемся процессе, со смертным приговором и с сообщением о «единодушном одобрении» приговора публикой. Название журнала – «Социалистическая законность» – придавало событию особенно колоритный оттенок.

Конечно, и главный редактор журнала и его заместитель были изгнаны с работы и из партии; конечно, журналист, ездивший в Таллин, был пожизненно лишен права заниматься журналистской деятельностью. По их адресу в ЦК сыпались ругательства – но никто и полслова не сказал о сути дела, о приговоре до суда.

Никто не подумал сказать, что если бы суд не отложили, то действия редакторов и журналиста считались бы вполне нормальными. Наконец, никто не наказал прокурора Эстонии или судью – да и смешно было бы наказывать, ведь они только подготовили «проект» приговора, а утвердили этот проект в том же ЦК!

Достаточно, я думаю.

Покончив с «преступлениями и наказаниями», руководитель совещания переходит к заключительной части – к информации о том, какие законы, решения, постановления будут приняты в ближайшие недели или месяцы. Подобно эстонскому судебному приговору, законы эти заранее пишутся в ЦК. О них говорится так: «Принято решение ввести пенсии для колхозников» или «Решено назначить товарища Н. министром по таким-то делам». Эта информация нужна редакторам для того, чтобы готовить «общественное мнение» и создавать у людей иллюзию, будто законы издаются «в соответствии с пожеланиями трудящихся» (любимая формула передовых статей «Правды»).