Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

13 октября

Начальник административного отдела, в прошлом учитель, которому подчинялось бюро метрик, относился ко мне неплохо. Он спросил, где я хочу работать: в карточном бюро, у Татьяны Афанасьевны, или же временно на участке так называемым инспектором частного сектора. Инспектура эта недавно создана, и не хватает двух человек.

Вчера у меня был об этом разговор с Борисом, а сегодня объявился в Киеве Андрей. Оба советуют идти на участок. Ну что же, что должность временная. Возможно, я смогу работать инспектором несколько месяцев. Это хороший случай, и нужно его использовать. На новом месте можно будет установить с людьми более широкие связи. Требования я контроль ко мне как к женщине будут меньшими, и необходимо продержаться на этой работе как можно дольше. Андрей спросил, не подозревает ли меня в чем-либо председатель управы, и был весьма доволен, когда услышал, что его переводят в другой район.

Быть мне инспектором или нет? Утвердит меня председатель на эту должность? Дни-денечки, летите скорее!

18 октября

И вот я инспектор. За мной закреплены семь улиц, 229 домов. Здесь поле деятельности куда более широкое, чем в загсе, возможностей помогать людям больше. Как инспектор, я несу ответственность за порядок и спокойствие на участке, и многое в моих руках, в моей воле.

…В небе гудит дозорный истребитель. Гуди, гуди… Сейчас это меня меньше злит и тревожит: ненавижу и спокойно жду, пока гул этот не умолкнет навеки.

Три дня тому назад газета «Новое украинское слово» опубликовала приказ, занявший целую страницу: всем бездетным женщинам от 16 до 45 лет явиться на сборный пункт по Некрасовской улице (Лукьяновка) в таком-то часу для отправки в Германию. Иметь при себе чемодан со всем необходимым на дорогу и т. д. Приказ категорический, безапелляционный. Не распространяется он только на фольксдейче. Они сейчас расхаживают как павы, кичась прошлогодними подарками «фюрера» — одеждой, снятой со смертников, жертв Бабьего Яра.

На другой день после этого приказа та же газета напечатала обращение к украинским женщинам с просьбой как можно скорее помочь «провидением призванной великой армии-освободительнице раз и навсегда покончить с большевизмом». Женщины, как гласило обращение, должны понять эту «великую освободительную миссию» и «забыть о своих личных прихотях (!) и привычках: прическе, духах, шелковых нарядах, разных сластях и лакомствах». Пусть, мол, они добровольно выедут в страну, из которой начался поход за «освобождение», и ради этого будут готовы на самые тяжкие жертвы.

С какой омерзительной лакейской преданностью оккупантам написал Штепа это обращение!

Пятнадцатого утром инспектора слушали разъяснения начальника административного отдела. Речь шла о том, как составлять списки женщин и девушек, отправляемых, согласно приказу, на работу в Германию. Списки эти инспектора будут составлять по сентябрьским регистрационным карточкам. Каждый из них лично отвечает за свой участок.

Матери с детьми до шестнадцати лет, женщины и девушки, имеющие броню по месту работы, мобилизации не подлежат, о чем инспектор должен сделать пометку в графе «Примечание». В эту же графу следует занести все те сведения, которые не были отмечены в карточке в день регистрации населения. Это — рождение ребенка, болезнь, инвалидность, беременность. Цель тут ясная: облегчить потом составление предназначенного для полиции списка уклоняющихся от мобилизации.

Вечером Борис собрал несколько единомышленников на совещание. Я искренне обрадовалась, увидев у него кроме двух домоуправов трех своих новых товарищей-инспекторов. Обсуждая, что можно сделать, предпринять, мы нашли немало возможностей не допустить угона людей в неволю.

Петр Митрофанович, оставивший должность завхоза в управе и поступивший на работу инспектора участка № 2, напомнил нам об одной любопытной детали. Во время сентябрьской регистрации в очень многих случаях не отмечали дату рождения женщин, девушек и детей. В карточках не проставляли месяц и число или же делали запись римскими цифрами, которые легко исправить, заменить. Необходимо немедленно связаться со многими и намекнуть, что можно избежать мобилизации, став по документам несовершеннолетними.

Один из инспекторов предложил еще такой способ: изъять кое-какие карточки зарегистрированных домовладений (до новой регистрации пройдет еще не один день!) и сообщать о том, что нужно немедленно поступить на какую-нибудь работу. Всех тех, кто прибыл в Киев после сентября, следует предупредить: ведите себя осторожно, чтобы не попасть в списки лиц, обязанных явиться на сборный пункт. Есть и такой способ: сделать ложные пометки об отъезде киевлянок в деревню. Люди боятся лишь полиции, остальное их не пугает. К тому же приказ касается не всех, да и народ привык уже к наглым распоряжениям оккупантов.

Все мы уверены в одном: тогда пойдем на участки, женщины обратятся к нам за советом, помощью. Многие из них сами уже придумали, как им спастись от угона в проклятую гитлеровскую Германию.

Вчера мы приступили к составлению списков. Административный отдел дал каждому инспектору регистрационные карточки биржи, не взяв расписок, и тем оказал нам неплохую услугу. Хорошо, что не назначена новая регистрация населения в связи с этим приказом.

Мы для вас навербуем!

20 октября

Дни прозрачные и солнечные, а вечера теплые и сухие. Дороги желтые, красные, кровавые, серебряные. Под ногами ковры из осенних шелковистых листьев. Небо синее, высокое, до жути тихое. Только кудряшки облачков над лесом.

Хожу от дома к дому, и так протекает день за днем. Вот бреду по Выштородской улице, которая берет начало у Пущанского леса. Болят ноги, хочется сесть. Наскрести бы большую кучу листьев, упасть на нее и уснуть крепко-крепко… Нет, сначала хорошо бы чего-либо поесть.

Стукнула в калитку, а она сама раскрылась. Белый красивый домик в садике, тропинка, усеянная кленовым листом, во дворе два клена.

— А где хозяйка?

На скамье возле сеней сидела женщина.

— Я хозяйка.

Грустная-грустная, даже лицо почернело от тоски.

— Вы-то мне и нужны.

— Знаю. Вы наш инспектор? По мою, значит, душу…

— Нет, сперва проверю, а тогда, может, и душа останется с вами.

— Кабы так. Ну, зачем это я должна оставлять родной дом да еще ехать к врагам? На кого же я все покину, ведь у меня сын девятнадцати лет.

Убитой горем женщине — это я знаю — 45 лет без четырех месяцев.

Она расплакалась, и так горько, с надрывающим душу отчаянием.