Евгений Воробьев - Земля, до восстребования

В тот самый вечер, когда в Милане был арестован шеф, у них дома, в Турине, устроили обыск. И кто же верховодил во время обыска, покрикивая на двух чернорубашечников и даже на младшего полицейского офицера? Тот самый контролер из трамвайного парка или из портовой таможни, который жил на их лестнице, этажом ниже. Только во время обыска мать сообразила: какой же он трамвайный контролер, если никто ни разу в трамвае его не видел? ("Я тоже ездил на работу трамваем. Тот негодяй никогда не проверял билетов".) Он только носил фуражку трамвайщика, а его не видели ни в трамвайном депо на улице Бьелла, ни в депо на улице Трана.

Как только Джаннина приехала домой в Турин, ее вызвали в тайную полицию, вернее сказать, за ней прислали полицейский автомобиль. Самая большая неожиданность - и в участке торчал их вертлявый сосед. Именно он и принялся допрашивать.

Джаннина поклялась головой матери и ранами Иисуса Христа, что ничего о работе отчима сказать не может, и ее в конце концов отпустили. Черные рубашки в Турине знают, кто ее жених, и, может быть, это сыграло свою роль. Зачем огорчать уважаемую, богатую семью? Старший их сын, брат Тоскано, - заслуженный участник похода на Рим. В отеле, принадлежащем будущему свекру Джаннины, в каждом номере висит портрет Муссолини.

А после допроса вертлявый субъект, кривляясь и цинично хохоча, протянул Джаннине бумажку.

- Что это? - спросила Джаннина.

- Расписка, ее нужно подписать. Вот тебе ручка, а вот держи деньги.

- Деньги? За что?

Вертлявый объяснил, что это компенсация за ее белье, которое было реквизировано для нужд фашистской империи. Чтобы придать своим словам больший вес, Вертлявый в черной рубашке подобострастно посмотрел на портрет дуче, висевший на стене.

- Но при чем тут наша империя? Разве это шлюха без белья, которой нечем прикрыть свой срам?

- Нам потребовалось батистовое кружевное белье. То самое, которое отчим подарил тебе в день ангела.

- Вы реквизировали белье? Почему же ни я, ни мать не знали?

Выяснилось, что Вертлявый запасся ключом от их квартиры и выкрал из комода коробку с кружевным бельем. Наверное, мать проговорилась про подарок, а он утащил белье, когда матери не было дома.

Джаннина с возмущением швырнула лиры на стол, а Вертлявый сказал:

- Напрасно швыряешься, синьорина. Ты ведь только невеста, а не жена богача Тоскано. В конверте, кстати сказать, четыреста пятьдесят лир, вдвое больше, чем стоят твои прозрачные сорочки. Такие сорочки служат у девиц не столько для того, чтобы прикрывать свои прелести, сколько чтобы показывать.

Отчиму нетрудно вообразить, с какой бранью обрушилась Джаннина на Вертлявого. О, он еще ее не знает! Она выругала фальшивого трамвайщика-таможенника последними словами, она и сама не знала, что умеет ругаться, как уличная девка:

- Я умоляю бога, чтобы он ослепил тебя. Ты никогда в жизни не увидишь женских прелестей. Даже если все мы начнем носить летние платья на голое тело и все платья будут просвечивать... С каких это пор у нас в тайной полиции завелись храбрые кавалеры, которые залезают под юбки невинных девушек и снимают с них последнее белье!

Джаннина долго бушевала и ругательски ругала Вертлявого, ругала темпераментно, натурально, но не слишком искренне. Ее не так огорчала пропажа белья, тем более что за 450 лир можно купить не полдюжины, а дюжину батистовых сорочек. Но после всего, что произошло в конторе, дома и в тайной полиции, - чем еще она могла, совсем беззащитная, защитить себя, кроме как бабьей сварливостью?

Она увлеченно, совсем по-девчоночьи, пересказывала сейчас, как отругала Вертлявого, но при этом была недостаточно внимательна к отчиму.

Как только зашла речь о рубашках, Паскуале подавленно замолчал, угнетенный смутной тревогой, подступившей к самому сердцу.

- Ты меня простила?

- За что, отец?

- Из-за меня, из-за меня ты пострадала.

- Я каждый день молюсь богу и прошу его, чтобы это недоразумение с тобой и моим шефом поскорее выяснилось.

- Ты лишилась работы?

- Пока синьор Паганьоло меня не уволил. Конечно, конторскую работу в Милане найти нелегко. Найти работу труднее, чем ее потерять. Лишь бы не потерять свое доброе имя!

- Поверь, я это сделал только ради тебя. Когда я узнал, что тебя схватили черные рубашки, что тебя жестоко пытают...

Джаннина от удивления даже отступила на шаг, затем снова прильнула к решетке и крикнула так, что соседи встрепенулись, а тюремщик вскочил со скамейки:

- Кто тебе сказал?

- Разве неправда?

- Подлая ложь.

- А твое окровавленное белье?

- Зачем они тебя обманывали? - ответила она в тревожном недоумении вопросом на вопрос.

Паскуале, потрясенный новостью, онемел. Новость была бы радостной, если бы он уже не понял, что стал жертвой провокации.

- Что им нужно было от тебя, отец? - все громче кричала Джаннина. Чего они домогались? Надеюсь, ты не поддался? Не запятнал своей чести? Я могу гордится тобой, как прежде?

Он двумя руками судорожно ухватился за прутья решетки так высоко, как только мог дотянуться, и поник головой.

- Ты ничего не сказал лишнего?

С большим трудом поднял он голову, уткнулся лицом в вытянутые руки.

В эту страшную минуту он хотел, чтобы решетки между ним и Джанниной были гуще, чтобы можно было спрятать лицо. А еще лучше, если бы его и дочь разделяли сейчас не две решетки, а три, пять, десять...

Но все равно ему некуда было спрятаться, укрыться от вопроса:

- Значит, это ты?

Он и сейчас не мог собраться с силами, поднять веки и посмотреть на дочь. Только поэтому он не увидел, как сильно она изменилась в лице - ни кровинки. Он ждал от нее слез, которые облегчили бы его совесть, но не дождался этих слез.

Она повернулась и пошла к двери, низко опустив голову.

- Джаннина, девочка моя! - закричал он вслед, но она не обернулась на крик, от которого вздрогнул тюремщик.

А больше никого крик не всполошил.

Мрачная комната, перегороженная двумя решетками, - эти решетки не раз были смочены слезами и слышали всякое, в том числе и крики вдогонку в самые трагические, последние мгновения, когда кончается свидание и начинается разлука - иногда короткая, иногда многолетняя, а иногда вечная...

Джаннина отвратила от Паскуале свой взгляд, свой слух и свое сердце.

40

Кто в августе занимался оформлением паспортов? Некто узнал в дирекции райзебюро "Вагон ли", что этот конторщик работает теперь в филиале бюро на вокзале Хайлигенштадт, найти его было нетрудно.

Конторщик взял в руки паспорт Скарбека, сличил фотографию с владельцем, внимательно вгляделся в визу и заявил:

- Никогда не держал этого паспорта в руках. Иначе на нем стоял бы мой особый, малозаметный и никому не известный знак. - Конторщик резко повернулся к Скарбеку: - Как выглядел человек, которому вы сдавали паспорт?