Евгений Воробьев - Земля, до восстребования

39

Джаннину ошеломило официальное извещение из туринской тюрьмы: ей разрешено свидание с гражданином Паскуале Эспозито. Она не знала, при каких обстоятельствах арестован Кертнер, и понятия не имела о том, что арестован отчим. И она и мать были уверены, что Паскуале находится в плавании или еще собирает самолеты на испанском аэродроме.

Свидание разрешалось воскресное, а извещение Джаннина увидела только во вторник вечером, когда вернулась к себе из конторы.

Паскуале сидел как на иголках и ждал свидания с дочерью. Ему обещали свидание в воскресенье. Его привели в комнату свиданий, посадили на табуретку.

Он ждал, ждал, ждал, сидя у решетки, а дочь не пришла.

- Вы обещали выпустить ее из тюрьмы! - кричал назавтра Паскуале в кабинете низенького следователя. - Меня обманули. Какая подлость!

- Ваша дочь на свободе. Даю честное слово офицера!

- Значит, ее так мучили, что она не смогла дойти до комнаты свиданий. Или не хотела огорчать меня своим видом. Может, она стала калекой? Вы, только вы виноваты!

- Ваша дочь совершенно здорова. И отлично выглядит.

- Почему же она не пришла на свидание?

Следователь пожал хилыми плечами:

- Пошлем новую повестку. На будущее воскресенье...

В будущее воскресенье Джаннина робко вошла в комнату свиданий. Комната перегорожена двумя решетками; они образуют коридор, по которому взад-вперед ходит надзиратель. Коридор узкий, но достаточно широк для того, чтобы руки, протянутые сквозь решетки, не дотянулись одна до другой.

Впервые в жизни Джаннина переступила порог тюрьмы, впервые оказалась в комнате свиданий.

То ли ее пустили раньше времени, то ли с опозданием приведут Паскуале? Пока же она сидела на скамейке, оглушенная всем, что здесь слышала. Она ощущала и свой и чужой страх, ей стало страшно от чужих слез, криков чужих женщин, кричащих каждая свое и перекрикивающих друг друга.

- Поклянись мне, что ты не будешь смотреть ни на одного мужчину...

- Мне так не хочется продавать твой синий костюм...

- Смотреть на мужчин? Как ты можешь так говорить? Я ослепла от слез!..

- Тогда продай велосипед, продай мандолину. Я должен адвокату...

Комната без окон. Под потолком висит яркая лампа без абажура. Лампа отбрасывает на стены резкие тени от решеток, и потому вся комната - как большая клетка.

Посредине комнаты, в узком простенке между двумя стенами-решетками, висит большой портрет Муссолини в золоченой раме. Портрет привлекает к себе внимание еще и потому, что непомерно велик для комнаты-клетки. Отсутствующим взглядом смотрит дуче на людей, разлученных между собой его режимом, его диктатурой. Джаннине показалось, что не один тюремщик, шагающий по узкому коридору, подслушивает обрывки разговоров, цепким взглядом ощущает арестантов и их близких. Ее не покидало ощущение, что тюремщиков в комнате двое, а шагающий между решетками только состоит подручным у дуче...

У пожилой женщины истекло время свидания, надзиратель подталкивал ее к выходу, а она делалась все сварливее и крикливее:

- Повесили фальшивые часы! Не могло так быстро пройти пятнадцать минут! Полгода не виделись! Чтоб тебе самому никогда не увидеть своих детей!

Молодая женщина безмолвно смотрела через две решетки на любимого. И тот не отрывался от нее взглядом. Не было бы двух решеток и свидетелей, любящие молодые люди, наверное, устали бы от поцелуев, ласк, объятий. Без решеток и свидетелей им не наговориться было бы ни за день, ни за неделю. Эта пара вела себя на свидании непринужденно. Им не нужно было делать вид, что они не замечают надзирателя, тот на самом деле был им глубоко безразличен.

Джаннина полюбовалась и красивой беременной женщиной. Казалось, той к лицу беременность, ее украшают большой живот и налитые груди. Все обращали на нее внимание, а тюремщики относились к беременной с подчеркнутым уважением.

Монотонным голосом надзиратель напоминал время от времени, что свидания длятся пятнадцать минут и что запрещены всякие тайные переговоры, как словесные, так и с помощью жестов.

И этого самого надзирателя молодая мать упросила пустить мальчика в коридор между решетками. Мальчик вошел в коридор и бросился к отцу. Отец протянул сквозь решетки обе руки, обнял малыша, и тот судорожно, между прутьев целовал отца в жесткую щетину.

"Страшно мальчику смотреть на отца сквозь решетку. Но еще мучительнее такое свидание для отца - не взять сына на руки, не приласкать по-настоящему..."

И Джаннина с острой жалостью подумала о Паскуале, которого сейчас приведут. Он под следствием, им не разрешат поцеловаться даже через решетку, она не маленькая девочка, на такое послабление могут рассчитывать только дети, когда дежурит сердобольный надзиратель.

Глядела во все глаза, поджидая, когда же появится отчим, и все-таки не заметила, как он вошел в противоположную дверь за двумя решетками.

- Я тебя, доченька, ждал еще в прошлое воскресенье...

- Слишком поздно увидела письмо из тюрьмы. Сперва уехала на два дня домой, в Турин. А когда вернулась в Милан, ночевала в конторе, на диване. После обыска был страшный разгром! Убирали дня два подряд...

А Паскуале невпопад говорил ей всякие нежности, вглядывался с любовью.

Как мужественно она держалась! Хорошо, хоть, палачи не попортили ей лицо. Но куда же в таком случае нанесены побои? Сам видел кровавые следы...

Он все не решался спросить, только кривил пересохшие губы.

А Джаннина, пользуясь тем, что надзиратель отошел в дальний конец решетчатого коридора и уселся там на скамейку, принялась со всеми подробностями рассказывать о невеселых новостях, которые обрушились на нее дома.

Отец, конечно, помнит, что в их доме, на той же лестнице, этажом ниже, еще в начале лета поселился вертлявый субъект, контролер трамвайного парка. Он часто бывал в подпитии, часто стучался к матери, прося в долг то бутылочку кьянти, то несколько сигарет, то сковородку, то соус "магги" для пасташютта, то горсть оливок. Был он назойлив и неприлично любопытен. Потом сосед надолго исчез, а недавно снова объявился. Постучал в дверь, передал матери привет от Паскуале ("Чтоб я такому негодяю доверил свой привет? Ах, падаль!"), сказал, что работает теперь в Генуе контролером в портовой таможне, часто встречает Паскуале на пристани, при погрузке. Паскуале просил привезти ему из дому свитер, задули холодные ветры. ("Чтоб негодяю продуло печенки и мозг в костях!"). Мать послала свитер и шерстяные носки, а в придачу - сладких пирожков ("Чтоб негодяй ими подавился!").

В тот самый вечер, когда в Милане был арестован шеф, у них дома, в Турине, устроили обыск. И кто же верховодил во время обыска, покрикивая на двух чернорубашечников и даже на младшего полицейского офицера? Тот самый контролер из трамвайного парка или из портовой таможни, который жил на их лестнице, этажом ниже. Только во время обыска мать сообразила: какой же он трамвайный контролер, если никто ни разу в трамвае его не видел? ("Я тоже ездил на работу трамваем. Тот негодяй никогда не проверял билетов".) Он только носил фуражку трамвайщика, а его не видели ни в трамвайном депо на улице Бьелла, ни в депо на улице Трана.