Бернард Хаттон - Секретная миссия Рудольфа Гесса. Закулисные игры мировых держав. 1941-1945

Председатель трибунала:

– Спасибо, сэр Дэвид. Хочет ли доктор Роршайт добавить что-нибудь в ответ?

Но перед тем, как доктор поднялся, председатель остановил его. Он заметил, что американский обвинитель тоже хочет что-то сказать.

– Один момент, мистер Джэксон, из слов сэра Дэвида я понял, что он говорит от вашего имени и от имени французского обвинителя. Это правда?

Судья Джэксон:

– Я намерен согласиться со всем, что он сказал. Я хотел бы добавить лишь несколько слов, если можно.

Председатель трибунала:

– Доктор Роршайт, мы должны сначала дать слово судье Джэксону.

Судья Джэксон:

– Я согласен со всем, что было сказано, и не буду повторять… Он (Гесс) отказался от всех видов лечения, которые ему предлагали. Он отказался от самых простых вещей, которые мы делаем ежедневно – от анализа крови, обследования, – и заявляет, что согласится на это только после окончания суда. Ему предлагали сделать уколы, которые помогли бы вывести его из истерического состояния… это должны были быть внутривенные вливания лекарств из группы вероналов – либо амитала натрия, либо фенотала натрия – то есть обычных успокоительных средств, которые все мы пьем, чтобы побыстрее уснуть. Но мы не решились прописать ему эти лекарства, поскольку чувствуем, что, несмотря на их безвредность, – в более чем тысяче случаев, описанных майором Келли, не было отмечено никаких побочных эффектов, хотя некоторые и наблюдали этот эффект, – мы предполагаем, что, если Гесса через месяц после этого убьет, например, молнией, будут высказаны обвинения, что его смерть наступила в результате наших действий, и мы не хотим подвергать его подобному лечению.

Но я, со всем своим уважением, не верю в то, что человек может находиться за пределами суда и утверждать, что его амнезия является способом избежать судебного разбирательства и в то же самое время отказываться от простых медицинских средств, которые, с нашего общего согласия, могли бы быть использованы…

Поэтому мы чувствуем, что, пока Гесс отказывается от простых медицинских средств, даже если он действительно лишился памяти, он находится не в том положении, когда можно требовать, чтобы его не подвергали суду. Мы думаем, что его надо судить, и не в его отсутствие, а здесь, в этом зале.

Судья Бидл:

– Разве Гесс не говорил, что он хочет, чтобы его судили?

Судья Джэксон:

– Я ничего об этом не знаю. Гесс был допрошен и допрошен нами, как и все другие подзащитные, и я не решился бы сказать, что он теперь заявит, что он хотел бы быть судимым. Я не заметил, чтобы это доставляло ему большое огорчение. Честно говоря, я очень сомневаюсь, чтобы он желал отсутствовать на заседаниях, но я не решаюсь говорить за него.

Председатель трибунала:

– Хочет ли сказать что-нибудь мистер Добост?

Доктор фон Роршайт:

– Могу ли я сказать несколько слов трибуналу, чтобы прояснить свою точку зрения? Как адвокат подзащитного Гесса я придерживаюсь следующего мнения… Подзащитный Гесс, согласно отчетам врачей, против которых никто не возражает, имеет умственный дефект… страдает от потери памяти, что признают, опять-таки, все медицинские эксперты… Из этого следует, как я полагаю, в легальном смысле, тот вывод, что подзащитный не может утверждать, что его нельзя привлечь к ответственности за его поступки. Мы предполагаем, что, когда эти действия совершались, он, несомненно, находился в здравом уме. Но существует разница, согласно германским законам, по крайней мере, в вопросе о том, способен ли подзащитный в данный момент следить за ходом судебной процедуры, иными словами, может ли он осознать свою вину. Ответ на этот вопрос, с моей точки зрения, будет отрицательным. Он не может подвергаться судебной процедуре.

Я уже отмечал, что он сам считает себя психически здоровым и потому не нуждается ни в каких внутривенных вливаниях. Подзащитный Гесс также сообщил мне, что подобные методы лечения вызывают у него отвращение. В несчастные годы господства национал-социалистского режима он всегда выступал за природные методы лечения. Он даже основал госпиталь Рудольфа Гесса в Дрездене, в котором применялись не медикаментозные, а природные методы терапии.

Судья Джэксон:

– Могу я сделать одно замечание, ваша честь?

Председатель трибунала:

– Да, можете.

Судья Джэксон:

– Это подтверждает, что память Гесса имеет избирательный характер, о котором я уже говорил. Он, несомненно, сообщил адвокату о своем отношении к этому конкретному вопросу во времена нацистского режима. Его адвокат рассказывает нам, как Гесс относился к медицинским проблемам в эпоху правления национал-социалистов. Когда же мы спрашиваем Гесса о тех делах, в которых он участвовал и которые могут носить криминальный характер, память его отказывает. Я надеюсь, суд не пропустил заявления о проблемах, о которых Гесс хорошо помнит.

Доктор Роршайт:

– Могу ли я внести поправку?

Председатель трибунала:

– Мы обычно не даем адвокату возможности отвечать во второй раз, но раз судья Джэксон высказал еще одно замечание, то мы готовы выслушать и вас.

Доктор фон Роршайт:

– Я только хочу отметить, что меня неправильно поняли. О том, что Гесс – приверженец природных методов лечения, я узнал не от него. Я давно уже был в курсе того, что он не признает традиционных методов, и поэтому рассказал вам об этом. Так что делать вывод на основе моих слов, что к Гессу возвратилась память, мы не можем.

Сообщая о его отношении к медицине, я высказал свое мнение и опирался на свой собственный опыт, желая показать, что он испытывал интеллектуальное отвращение к медицинским операциям, но это высказывание основано не на памяти подзащитного Гесса, а на моей собственной памяти.

Председатель трибунала:

– Доктор Роршайт, трибунал хотел бы, если вы не возражаете, выслушать мнение самого Гесса по этому вопросу.

Доктор фон Роршайт:

– Как защитник, я, разумеется, не могу возражать против этого, кроме того, я думаю, что подзащитный и сам хочет выразить свое мнение, и трибунал тогда сможет судить, в каком умственном состоянии он находится. Он может сказать, считает ли он себя способным осознать свою вину, прямо со своего места.

Во время долгих прений сторон Гесс улыбался, услышав ту или иную теорию относительно его состояния. Но при последних словах его защитника в его поведении произошла разительная перемена. С уверенностью, с которой он выступал на партийных съездах, он встал и направился к микрофону, находившемуся там, где сидели журналисты. Подойдя к нему, он вытащил из кармана старый конверт и начал читать записи, сделанные на листе, лежавшем в нем:

– Господин председатель, я хочу сказать следующее: в начале сегодняшнего дневного заседания я передал своему защитнику записку, где выразил мысль о том, что этот суд может закончиться гораздо быстрее, если мне позволят высказаться. Я заявляю следующее.