Фарид Фазлиахметов - Дерзость

Ядя, в то время шестнадцатилетняя девушка, была очень привлекательной, и за ней пытались ухаживать многие наши ребята, но она пока никому не отдавала своего предпочтения. Нравился ей, пожалуй, больше всех Игорь Курышев. С ним она охотно танцевала, и у них это хорошо получалось - очень красиво. Кроме того, Ядя играла на гитаре и хорошо пела белорусские и украинские песни. С Игорем мы часто бывали у нее на квартире. Это несколько скрашивало нашу, хоть и полную тревог, но все же довольно однообразную жизнь.

В разгар вечеринки из-под Осиповичей приехал Николай Суралев, вызвал меня на улицу и сказал, что у него есть план проведения одной интересной операции.

- Возле деревни Протасевичи находится небольшой немецкий аэродром. Там базируются легкие самолеты противника, и, кроме того, там же находится крупный узел ВЧ-связи. Самолеты используются для связи со штабами войсковых частей и перевозки почты. Есть возможность уничтожить охрану и захватить немецкие "кукурузники".

- А зачем нам самолеты? Ну там броневики, бронетранспортеры - это еще куда ни шло, а самолеты... - недоуменно посмотрел я на Николая.

- Да у нас же есть летчики!

- Какие там летчики? Стрелок-радист и техник-моторист.

- Ну ладно, - согласился Суралев, - самолеты мы не будем брать, уничтожим, но у немцев может быть свежая почта: донесения, приказы, разве это было бы не интересно для нашего командования?..

Решили, что одна группа - ее возглавит Суралев - должна будет ликвидировать охрану и персонал, размещенный в бараках, другая - под моим командованием - уничтожит самолеты.

Доложили Шарому. Тот согласился с нашими доводами. Возглавить операцию Илья Николаевич поручил мне.

На другой день на десяти подводах мы отправились под Протасевичи. В то время в лесу еще лежало много снега, санная дорога была накатана, лошади шли ходко. В потемках проехали деревню Сутин и, не доезжая Репищ, остановились в лесу. Ночь была тихая, светлая, и лишь временами низкие облака закрывали луну. На подходе к аэродрому кустарник поредел, и мы вышли в поле. Короткая остановка - и группа Суралева обходным путем отправилась к своему объекту. Через полчаса тронулись и мы. Под ногами предательски хрустел ледок. Пройдя примерно полкилометра, вышли к границе летного поля. Впереди вырисовывалось какое-то небольшое строение - похоже, заброшенный сарай. Подошли к сараю вплотную и решили ждать, когда начнет бой группа Суралева. И тут случилось непредвиденное. Из-за сарая вышел часовой и потребовал назвать пароль. Ответить ему нам было нечего. Я передернул затвор автомата, но немец опередил меня, выстрелив почти в упор. Я упал на снег и на какое-то время потерял сознание. Когда очнулся, вокруг меня уже хлопотали Рая, Валя и Саша Бычков. "Ребята, командир ранен!" - приглушенно сказал кто-то. Грудь сдавило тяжелым обручем, дышать стало нечем, горлом пошла кровь. И лишь когда наши девушки, сняв с меня кожанку с меховой безрукавкой и распоров гимнастерку, начали делать мне перевязку, я смог произнести несколько слов:

- Как остальные? Все ли живы?

- Живы, - ответил Костя Сысой, - фашиста я заколол, он не успел сделать второго выстрела.

В той стороне, куда ушла группа Суралева, вспыхнула ракета и раздался треск немецких пулеметов. В ответ ударили наши ППШ. Видимо, выстрел часового поднял на ноги весь гарнизон, и группу Суралева встретили огнем. Пока мне наспех делали перевязку, Саша Бычков и Костя Сысой из плащ-палатки и жердей, срубленных тесаками, успели соорудить носилки. А вскоре появилась и группа Суралева. Николаю объяснили, что произошло. Когда пулеметные трассы стали приближаться и по верхушкам кустов застучали пули, он приказал:

- Выносите командира, мы задержим немцев!

Подняв носилки, Костя Сысой, Саша Бычков, Лева Никольский и Костя Арлетинов почти бегом двинулись вдоль канавы. Через час меня донесли до того места, где были оставлены подводы. Вскоре нас нагнала группа Суралева. Немцы дальше сарая не пошли.

Лева Никольский и Костя Арлетинов на одной из подвод умчались в Репищи. Я с помощью товарищей присел под елкой. Знобило, дышать было трудно; потерял много крови - кровью пропитались гимнастерка, брюки, натекла она и в сапоги. Хорошо еще, что пострадал я один.

Лева с Костей вскоре вернулись. У знакомых жителей они выпросили перину, тулуп. Меня положили на перину и прикрыли тулупом. Лошади тронулись. На всякий случай вперед выслали разведку, выставили и тыловое охранение.

Вскоре я потерял сознание и пришел в себя только на другой день, когда наш обоз въезжал в деревню Бытень. Меня внесли в землянку, осторожно положили на деревянную койку. Ребята вышли, в землянке остались только Лева с Костей.

- Ну, рассказывайте, только без утайки. Что у меня за ранение? - с трудом повернул я к ним голову.

- Понимаешь, - начал Никольский, - когда тебя привезли в Сутин, то там, на наше счастье, оказался врач из 2-й Белорусской партизанской бригады. Когда он снял бинт и обработал рану, стало видно, как легкие у тебя выпирают между ребрами. Доктор их заталкивал обратно, а они опять вылезали. Тогда он наложил тампоны и туго перевязал. Пуля пробила тебе левую лопатку, прошла под ней и разорвалась над позвоночником...

Не успел я задать очередного вопроса, как к нам в землянку от соседей прибыл врач. Он осмотрел рану и заявил, что рана рваная, глубокая, надо непременно зашивать.

До этого я уже имел несчастье быть раненым, но тогда в конце концов я попал в госпиталь, и там были все условия для операции, а здесь вместо наркоза мне могли предложить только самогонку. Но не согласиться на операцию я не мог. Вначале еще кое-как крепился, терпел, а затем потерял сознание. Очнулся от нестерпимой боли в области желудка, куда более сильной, чем от ранения. Если бы не Лева с Костей, я, наверное, перевернулся бы на спину, но ребята мне этого сделать не позволили. Несколько дней я промучился в такой позе, а затем, когда мне разрешили полулежать на спине, сразу же почувствовал огромное облегчение. Рана моя начала заживать. Врач больше не понадобился, с перевязками справлялись наши медсестры.

Как только меня привезли в лагерь, ребята сразу же разъехались. Последними под Осиповичи отправились Лева с Костей. Но они меня часто навещали, привозили то мед, то курицу, то еще что-нибудь. Так что с питанием у меня было хорошо. А вот с желудком с первого же дня начались нелады - стала постоянно беспокоить изжога. Врач объяснил, в чем дело: повысилась кислотность от большой потери крови. Пришлось прибегнуть к помощи соды.

Одиночество мое скрашивали книги. Их где-то доставала Ядя Яндульская. Она меня часто навещала, пела под гитару наши любимые песни, а когда я встал на ноги, то сопровождала меня на прогулках. Дело пошло на поправку, однако моя уверенность, что рана скоро заживет, оказалась преждевременной. В конце марта начался воспалительный процесс, резко подскочила температура. Узнав об этом, ко мне зашел Шарый и стал настаивать на эвакуации. Настоятельно советовал также сразу же после излечения попросить направление в военную школу: "У тебя более чем двухлетний опыт войны, боевые награды, тебя непременно зачислят в училище..."