Андрей Меркулов - В путь за косым дождём

Чтобы хоть немного посмотреть Париж, мне пришлось напрячь всю многолетнюю выдержку испытателя: днем было слишком много работы на выставке, мы ежедневно показывали вертолеты в воздухе, и оставался только вечер до предела выносливости, потому что Париж совсем не спит: утром он не просыпается, а просто начинает новые сутки. Я бывал в Париже проездом, но в этот раз, составив список на две недели — с Лувром, букинистами на набережной Сены и ночным Монмартром, — купил заранее новые башмаки; улетая, я их выбросил, они сносились.

Выставка крутилась безостановочно, как огромная карусель, и с каждым днем людей прибывало все больше. Билеты все повышались в цене, особенно после каждой из двух катастроф, отзвук которых подхватила пресса. В первый же день, задев при посадке за огни аэропорта, разбился огромный американский «хастлер», бомбардировщик с четырьмя двигателями, — этот Б-58 уже снискал во Франции довольно стойкую мрачную славу, ибо такая же машина погибла на прошлой авиационной выставке в Париже. Мы видели каждый день много великолепных образцов пилотажа, который смело и точно демонстрировали над аэродромом иностранные летчики. Но когда поднимался итальянец Донати, меня охватило обостренное, как у всех старых летунов, роковое предчувствие, — вы знаете, сколько раз я сталкивался с оправданным риском в воздухе, на войне и после, на испытательной работе; не так давно еще мне самому приходилось, приземляясь с парашютом после аварии, рвать грудью телеграфные провода, — но слишком рекламный риск итальянца нам всем казался ненужным. 19 июня сразу после пилотажа у земли, заходя на посадку через неудачно расположенную на подходе к полосе стоянку автомашин, Донати потерял высоту и упал, — он унес с собой еще восемь жизней неповинных зрителей и сжег 60 автомобилей.

Хотя после этой катастрофы цена на билеты поднялась уже до 26 новых франков, вовсе не больной интерес к летным происшествиям прежде всего привлекал на выставку парижан, а их природная любознательность и любовь к технике. Французы хорошо помнят, что в их стране в одной из самых первых занималась заря авиации в начале века. Они чтят славную память Блерио. В знаменитой серии издания классиков всех времен и народов, роскошно оформленного крупнейшим издательством Галлимар, наибольший тираж собрал Сент-Экзюпери — летчик, взлетавший с этого же аэродрома, национальный герой и популярнейший писатель Франции, ярче всех воплотивший в своей поэтической прозе романтику нашего летного дела... И не случайно за две недели выставку в Ле-Бурже посетило около миллиона зрителей. Франция всегда была сильна технически и инженерно, и одной из самых лучших машин на пассажирских линиях мира справедливо считается «каравелла».

Но любовь к технике и ее рост в наше время сыграли шутку над добрым старым Парижем: он попал теперь в плен к автомобилям. Без реконструкции город не в состоянии пропустить их поток и каждый день судорожно дергается в заторах. Эта тема не сходит с газетных полос, и только природный юмор французов помогает им то и дело расцепляться с соседним или встречным авто без озлобления и с шуткой. Несмотря на эти трудности, мы в каждый проблеск свободного времени и неизменно по вечерам и ночью бродили и ездили до изнеможения по Парижу. Незабываемо обаяние его уличных сцен, ночные художники, рисующие на Монмартре, Булонский лес, ночной огромный рынок, где в это время оптовики продают горы сверкающих яркими красками овощей розничным торговцам и где в ночном кафе «Три поросенка», узнав, что среди нас Юрий Гагарин, хозяин немедленно вручил нам всем сувениры. Вообще популярность Гагарина в Париже почти не меньше, чем в России. В рабочей столовой, как только его узнал зашедший случайно бойкий репортер, нас окружили с готовыми фотокарточками, и невозможно было отказать в автографах. Больше того, американские космонавты несколько дней не могли пробиться на первые полосы парижских газет, пока не сфотографировались вместе с Гагариным. Участие Соединенных Штатов в авиационной выставке вряд ли повысило их популярность во Франции, поскольку под каждым самолетом и вертолетом, даже почтовым, выразительно лежала бомба. Это был открытый базар военной техники, без намека на возможность мирного применения. Конечно, в военное время любой тракторный завод можно при необходимости быстро перевести на танки, но мы ведь хорошо знаем, что может быть и наоборот. У американцев же их товар в виде спортивных самолетов могли покупать только миллионеры, а все остальное — генералы. И прилетела почти вся эта техника в Париж не через Атлантику, а из соседней ФРГ, как будто демонстрируя, что бундесверу недалеко до Франции, если лететь на чужих крыльях.

На обратном пути, когда быстро опустели широкие площадки Ле-Бурже и Париж скрылся в легкой дымке, мы совершили недолгую посадку для ремонта на травяном поле у деревушки. Нас быстро окружили французы. Это была Франция сельская, и девушки здесь уже не выглядели так модно, как в Париже, в них было меньше кукольного, зато они отличались здоровым румянцем. Нас спрашивали с тревогой: «Америкен?», а потом радостно и весело кричали: «Рюс, рюс!» И снова шли под нами, сменяя свои оттенки, благодатные, тщательно возделанные поля, искусственные пруды Бельгии с голубым кафельным дном; луга Голландии, где коровы почему-то смотрели на вертолеты бесстрашнее датских... И снова мы задержались в Варшаве, а потом полетели в Люблин. И здесь впервые в жизни я увидел своими глазами Майданек — почерневшие тоскливые бараки, газовые камеры и печи крематория, поглотившие сотни тысяч людей, фотографии расстрелов, вещественные улики образцового поточного производства матрацев и сувениров из человеческих волос и костей, и холм из пепла за крематорием, теперь поросший травой. Я вспомнил аллею березок в Трептов-парке нынешнего Берлина и вспомнил, как мне рассказывали, что в тюрьме Зоненбурга перед камерами приговоренных русских с утонченным садизмом тоже сажали березы... Мы только что прошли над Европой, над крышами тысяч домов, под которыми теплилось простое счастье простых людей, и нам не хотелось верить, что может настать время, когда рассыплются сразу все эти веселые черепичные кровли, рухнут искусные плотины Голландии, впуская морские волны, обуглятся сразу тихие пруды под Берлином... Мы шли на Восток, и перед нами, долгожданная, снова вставала наша земля, которую мы опять готовы от всех пожаров заслонить собой...

Полет на выставку не прошел бесследно. Вскоре экипаж Колошенко и Гарнаева опять пригласили в Европу — специально, чтобы показать большие вертолеты в работе, которая оказалась на редкость трудной: в Швейцарии, в Альпах, строили в малодоступных местах подвесные канатные дороги для туристов, американский вертолет, прилетевший из ФРГ, оказался не приспособленным для этой работы, а испытатель фирмы «Белл» сразу сказал, что нужен МИ-6. И вот опять большие наши вертолеты появились над Европой — во Франции их прозвали в этот раз «пожирателями огня» за успешное тушение лесных пожаров. В Швейцарии они подняли в горы и точно поставили в гнезда железобетонные опоры весом до 8,5 тонны, каждую из которых монтажники обычно ставят на ровном месте три недели, но летчики наши поставили 31 опору за три дня и подняли в горы кабину подвесного вагона вместимостью в сто человек.