Ирина Бразуль - Демьян Бедный

Поэт видит фронт и в глубоких тылах. В деревне не ведутся бои, но свой скрытый фронт есть и там. Оттуда должны прийти резервы. Задача Демьяна — ежедневная работа с народом: крестьянином, который может либо «схоронить» хлеб, либо отдать; может пойти на защиту новой власти, а может и спрятаться или уйти к врагу. Поэт должен оторвать мужика от попа, кулака, привычного начальства — белогвардейского офицера.

Поэт должен поддержать голодающего рабочего, доброй шуткой поднять дух только народившегося красноармейца. И страницы газет ежедневно заполняются издевательскими разоблачениями кулаков, попов, меньшевиков, интервентов. Это делается с такой убежденностью и силой, что стихи Демьяна совершенно естественно, хотя и необычно, сравниваются с метко бьющими по цели снарядами.

Есть у него и ласковое слово, особенно когда он обращается к молодому поколению: «В дни тяжелые эти одна мне отрада — дети… Жизнь ваша будет полна чудесами, ждут вас, детки, светлые дни. Мы корчевали старые пни, мы сеяли семя свободы, — вы увидите мощные всходы…»

…Положение на фронтах все ухудшается, но никогда не унывающий Демьян все и вся вышучивает, за словом в карман не лезет. Недаром друзья говорят, что в Кремле, кроме Царь-колокола и Царь-пушки, появилась и Царь-шутка. Достается тем же друзьям: «Вот, братцы, я каков уж есть, мужик и сверху и с изнанки, с отцом родным беседы весть я не могу без перебранки». Даже «Мой политический обзор» он начинает с шутки, на этот раз, правда, дружеской:

В тяжелый час, друзья мои,Весьма полезно на минутку,Забыв стекловские статьи,Прочесть демьяновскую шутку.

…Всласть посмеявшись над мудреными передовицами редактора «Известий» Стеклова, вполне развеселив читателя, Демьян, нисколько не заботясь о резкости перехода, призывает:

Освобождайте же Урал:Путь чрез него — на Украину.Пусть рухнет первая стена,За ней падет вторая, третья…Как даль зловеще ни темна,Мы — на исходе лихолетья!Он близок — праздник мировой, —Осталось ждать нам дни — не годы.Храните с верою живойВ своей груди огонь свободы!Не дрогнув, стойте до конца!Врага умейте ненавидеть.Нет безнадежнее слепца,Чем тот, кто сам не хочет видеть…

Казалось, не было политических обстоятельств, фронтовых неудач, которые обескуражили бы его. Таков же он и в быту, хотя поначалу у него в Кремле и вовсе не было никакого быта. Наскоро пристроил несколько пачек книг, повесил карту, поставил на стол ленинский портрет. Основательно устраиваться было некогда, незачем и не с кем: семья еще «за границей», а сам все по фронтам… Поди пойми, где твой дом?

Но когда жене удалось бежать; когда дети были обменены на финских офицеров; когда приехала теща, ждали старшую дочь и собравшаяся семья должна была пополниться новорожденным — быт возник сам по себе. Обживание шло даже как-то помимо Демьяна. То определился кабинет. То надо было сунуть куда-то детей — появилась детская. Однажды, вернувшись, он обнаружил, что есть столовая, да еще с громадным буфетом. Оказывается, Свердлов снял строжайший запрет использовать дворцовое имущество: в подсобных помещениях оказались ничем не замечательные вещи, вроде этого буфета. В нем поместилось бы куда больше продуктов, чем те, что получал Демьян.

У него в доме всегда полно народу. Друзья, знакомые, просто зашедшие на минутку узнать новости или отдохнуть, послушать рассказы о встречах Демьяна, которые он выкладывает так мастерски, что даже актеры ахают. Иногда из-за дверей его кабинета раздается такой оглушительный хохот, что Владимир Ильич задерживается на пороге: не хочет помешать. Пусть отсмеются!

Демьян — хозяин целого «клуба», как называет его квартиру Шаляпин. И хозяин хлебосольный. Сидя за его столом, ни один командир, ни нарком, ни даже Владимир Ильич, слава богу, не спросят: «Где взял?» А у Демьяна в этом деле своя политика. Был случай, который многому научил его: комендант Мальков никому иному, а именно Демьяну, предложил однажды вырваться за город. Не гулять. По делу: «Есть-то что-нибудь надо? Не половить ли рыбки?» Но ловить некогда. Глушили гранатами. И «улов» получился вполне приличный. Само собой, свежей рыбки надо отнести Ленину. Мальков уговорил Надежду Константиновну: «Сам наловил!»

Все было выполнено и задумано так хорошо, а получилось плохо. Мальков был, как обычно, в бегах, когда узнал, что его разыскивал Ленин. Сердце ёкнуло… Откуда Владимир Ильич узнавал решительно обо всем? Раздался звонок и к Демьяну:

— Вы что там с Мальковым удумали, браконьеры вы этакие? Да вас обоих в тюрьму за такие штуки следует посадить!!

— Верно. Нехорошо, — ответил Демьян. — Но как же быть, Владимир Ильич? Мальков-то и вам рыбку отнес?.. Не мы одни ее ели?..

Владимир Ильич очень рассердился.

— Ваш Мальков обманщик. Он не сказал, каким способом ловил рыбу. И его и вас предупреждаю — повторится такая история, буду требовать для вас обоих самого сурового наказания.

Но Демьян унывал недолго и еще утешал Малькова:

— Не горюй! Отведал Ильич свежей рыбки? Это тебе не совнаркомовское пшено. Чего тебе, голова, еще надо?.. И кто это ему доложил? Не иначе как Бонч! Ну попадется он мне!..

Случай с рыбой многому научил Демьяна. Сообразил, что в таких делах Ильича надо только побольше… «обманывать». Об этом же говорил и опыт ближайших друзей — Дзержинского и Свердлова. Они долго думали, как бы устроить, чтобы сшить Владимиру Ильичу новый костюм. Разработали план. Мальков сыскал материал и портного, да все вчетвером неожиданно нагрянули снимать мерку. Ильич посердился. Спросил, что это за ерунда, и мигом определил, что против него составлен заговор. Дзержинский отшутился, что это как раз по его специальности. А мерку все-таки сняли. «Вот это по-нашему! — радовался Демьян. — Но и меня на кривой не объедешь. Я ведь тоже знаю, как с ним надо действовать», — хвалился он, будучи всегда начеку: Демьян знал, что Ленин может зайти ненароком, и, в жажде его видеть, говорить с ним, не упускал из виду, найдется ли какое-нибудь угощение, которое абсолютно бесполезно посылать Ильичу на дом — все равно переправит в детский дом. Тут не станет помогать и верный друг — Мария Ильинична.

Маневрировать приходилось и с друзьями-наркомами, командирами. «Мне что? — говорил Демьян, спрашивая жену, хватит ли всем сахару к чаю (или по крайности, как говорил Ильич еще в Смольном, — на «сахарброды»?). — У меня никакой должности нету. Я не нарком, не командир. Им и подарок взять нельзя и добывать не пристало. А придут ко мне и сами не заметят, как под разговор да шуточку пойдет и сахар и плюшечка!»