Давид Каган - Расскажи живым

— Скажите ей, чтобы разрешила на пол ступить, походить, в окно посмотреть, — жалобно просит он меня.

Она защищается:

— Простуды боюсь. Поправится, тогда уж...

Тридцатого декабря привезли из госпиталя труп Миско. Похоронили рядом с лагерем, на поляне, над гробом говорили его друзья, а затем и командиры. Произвели салют тремя залпами из винтовок и автоматов.

Наш отряд числился отдельно действующим, подчинялся непосредственно Белорусскому штабу партизанского движения. Но недавно его включили в соединение Капусты Филиппа Филипповича, и с этих пор отряд наш штабной, кроме диверсионной работы несет еще охрану штаба соединения, находящихся при штабе Белостокского подпольного обкома партии и типографии, где печатаются газеты «Белостокская правда» и «Молодой партизан». Мне приходится часто бывать в расположении штаба — вызывают или сам прихожу. Там всегда атмосфера взаимной доброжелательности и спокойной деловитости. Это зависит, как я понимаю, главным образом от личности самого секретаря обкома Самутина Василия Емельяновича, спокойного человека, с тонким, немного смуглым лицом, общительного и простого.

Обе газеты читают в отрядах и деревнях, и в тех гарнизонах, куда их удается доставить. Так доставить, чтобы вместе с газетами не попасться в руки к немцам или полицаям. Походная типография в отдельной землянке, она кажется просторной, потому что всего одни нары, стол, а посредине, под окошком в крыше наборная касса и типографский станок.

— Заходите! — говорит начальник типографии Давид Розенштейн, увидев меня в дверях. Небольшого роста, худой, обе руки черные от типографской краски, фуражка тоже запачкана ею. Он отошел от станка и смотрит на меня своей обаятельной улыбкой, которая не позволяет замечать глубокие морщины на худом лице. Наверное, у всех бывших подпольщиков интерес к людям, — это черта их характера, не имея этой особенности, они не могли бы воспринимать чужую боль, как свою, рисковать, жертвовать собой для других. Мы с ним знакомы, встретились однажды у штаба, разговорились, он и пригласил меня посмотреть его типографию.

— Вот, познакомьтесь! — Он с напускной серьезностью показывает мне на сидящего на табуретке мужчину. — Этот человек всегда мешает мне работать!

Тот подходит, под расстегнутой десантной курткой замечаю орден Красной Звезды. Среди партизан редко встретишь с орденом: награждены многие, да награды за фронтом. Видно, что давние друзья эти двое, разные по внешности, люди. Яков Бонк — так он назвал себя — улыбается словам Розенштейна. Он выше, стройнее, лицо круглое, отчего он кажется моложе своего друга, но в его темных курчавых волосах такое же обилие седых волос.

— Вместо того, чтобы помочь мне, — продолжает Розенштейн, — он только сочувствует и делает прогнозы на будущее. Смотрите, на какой бумаге печатаем! — Он хватает свежую газету в подает мне.

— Оберточная, — с участием говорю я, но тут же стараюсь его успокоить: — шрифт хороший, читается легко!

— То так, — произносит он. — Добавьте еще, что грамотно напечатано, Ядвига Жизневская опытная наборщица.

Кроме типографской работы Розенштейн еще занят и переводом на польский язык листовок, которые печатаются здесь же. С утра до ночи много разных дел, он и спит здесь. Он и Яков Бонк в прошлом были членами Компартии Западной Белоруссии, находились в заключении в одной тюрьме, Бонк во второй раз заброшен в тыл немцев, сейчас тоже по спецзаданию, для выполнения которого ждет со дня на день своего напарника из-за фронта. А пока он при обкоме и часто приходит к своему другу в типографию. Оба одиноки, их семьи и все родственники убиты в гетто — в Гродно и Слониме, жить, оставаться нормальным человеком каждому из них помогает работа, ненасытное стремление быть занятым нужным делом — в память о тех, кого нет, из чувства долга перед ними. Тогда понимаешь, что связь не исчезает, они рядом, ты продлеваешь их жизнь. Иначе — одиночество...

На построении отряда читают сводку Совинформбюро. Войска Ленинградского, Волховского, Второго Прибалтийского фронтов и Балтийский флот разгромили группу «Север», полностью освободили Ленинград от вражеской блокады, гонят немцев на запад и уже вступили на территорию Эстонии. В отряде радостное возбуждение, все обсуждают услышанное.

В пущу стали прилетать наши самолеты. Садиться им еще негде и они сбрасывают груз в условленных местах, на специально разложенные костры. Еду в соединение Шупени, в штабе сказали, что там сбросили мешки с перевязочным материалом и медикаментами.

— Не теряйтесь! — говорит мне комиссар отряда, — если надо, то обратитесь к самому Степану Петровичу.

Дорогу объяснили, можно ехать. Безмолвие леса не успокаивает, а, наоборот, настораживает. Но это только при выезде, а потом ощущение опасности притупляется, забываю о возможной встрече с немцами или полицаями, и уже думаю о том, что с пустыми руками мне возвращаться нельзя, осталось несколько индивидуальных пакетов и кое-что из медикаментов.

— Вы уже не первый, — говорит врач соединения, выслушав меня и косясь на пустой рюкзак. — Львиную долю всего, — он показывает на несколько ящиков и брезентовых, туго набитых мешков, нагроможденных в углу землянки, — приказано завтра же отправить в госпиталь.

— И нам тоже должны сбросить груз, уже нечем ни лечить, ни перевязывать, — говорю я, надеясь на сочувствие.

— Садитесь, подкрепимся и пойдем в штаб.

— Спасибо, не голоден. Мне бы надо вернуться до вечера. — Показываю список того, что нам требуется. — Сходите вы, я посижу.

Он видит, что я устал, и, накинув шинель, уходит.

Возвращается скоро. Вынимая из ящика лекарства, рассказывает:

— Вместе с грузом прислали Меснику именной автомат. В штабе висит.

— Хирург стоит того, — отвечаю я.

Зима в этом году с частыми оттепелями, сильных морозов не было. Может, в этих местах, на западе, всегда такие зимы. Во всех землянках, и в моей тоже, подпочвенные воды затопляют пол. Каждое утро ко мне приходят двое помощников и мы, передавая друг другу ведра, выплескиваем воду на поверхность.

По лагерной дороге мимо землянок едут генерал Капуста и его ординарец. Возвращаются откуда-то издалека, лошади идут неторопливо,тяжело ступая в талый снег. Генерал и не на лошади внушителен — и ростом, и размахом плеч, а сейчас, верхом, в кавказской бурке он кажется богатырем. Он сам делал свою биографию, не покорялся судьбе. В начале войны был ранен в стопу, не мог выбраться из окружения, а через три месяца — руководитель вооруженной группы, а затем партизанского отряда. Росло число бойцов его отряда, увеличивалось количество людей, удачных засад, разгромленных гарнизонов. К лету сорок второго под его началом была уже бригада. Тогда же, в августе прошлого года, группу партизанских командиров вызвали в Москву, там на совещании они докладывали Сталину и членам Политбюро. Капуста возвратился из-за фронта с орденом, в чине генерала. Поручили командование соединением. С весны сорок третьего года соединение двинулось на запад, с боями прошло семьсот километров и в августе вступило в Липичанскую пущу.