Кавказские Дни. Парижские Дни. - Ум-эль Бану Мирза кызы Асадуллаева
В Стамбуле было много «русских кабаре». Позже эти кабаре распространились на Запад и, наконец, сконцентрировались в Париже, где было изобилие русских эмигрантов. Мужчины занимались торговлей и любой низкооплачиваемой работой. Женщины шли в служанки или на панель. Тут они имели успех. Ядреные русские бабы имели массу поклонников в этой экзотической стране.
Иногда Джамиль приводил меня в известное кабаре «Черный цветок». По-моему, здесь его привлекала одна дама. Но мне было все равно. Я развлекалась, пользуясь случаем - раньше никогда в таких злачных местах не бывала. Думала, что это неприлично.
В кабаре пели русские песни, пили шампанское и «страдали в тоске по родине». Удивительно, что в таком месте, где следовало развлекаться, люди собирались, чтоб предаваться ностальгии. И вряд ли они согласились бы сменить такой вид «развлечения» на более веселый.
— Мы приходим сюда поплакать, а не посмеяться, -рассказывал мне один из постоянных посетителей. — Ведь мы всё потеряли: родину, состояние, царя.
Похоже, тот мужчина, князь, обо мне думал так: «Она нас не поймет — ведь она не русская. Да к тому же простолюдинка. Какое ей дело до гибели России!».
— За нашу матушку, святую Русь! — орал он, держа в руках бокал.
Я тоже из приличия поднимала бокал, хотя святая Русь меня вовсе не интересовала.
Приходилось даже пригубить из бокала, выражая свою солидарность и уважение к проблемам этих несчастных людей, потерявших все. Но разве мы потеряли меньше?..
Днем я бывала в мечетях, вечером в кабаре. Вот так и текли дни. Мне не терпелось поскорее уехать из Стамбула. Я уеду одна, без Джамиля! Даже сестры не спрашивали о нем в своих письмах, только передавали приветы из приличия. Джамиля тревожило такое отношение. Его вполне справедливо беспокоила такая холодность. Выходит, полноправным членом семьи он пока не считается. На деле так и было. Никто, кроме отца, не одобрял этот вынужденный брак. В свое время старшие сестры отказали Джамилю. Его положение было щекотливым. Будучи намного старше меня, в других вопросах он уступал. В нашей семье его не любили. Джамиль был обеспокоен тем, что я уеду в Париж одна.
— Ну вот, — сквозь слезы сказал он однажды, — скоро уедешь к своим, больше я вам не нужен. Никто не станет меня искать. Ведь ни твои сестры, ни мачеха не любят меня. Они постараются нас разлучить.
Глупец! Можно подумать, я люблю его! Он даже не предполагал, как противен мне. Правда, моя прежняя ненависть к нему несколько попритихла, но в привязанность не переросла. Я лицемерно успокаивала его. Говорила, что мы думали совсем не так: мне хотелось поскорее избавиться от него!
Я ждала отъезда. Джамиль проигрывал в карты последние деньги. И в один «прекрасный» день он объявил, что у нас не осталось ни копейки. Но человеку, привыкшему к деньгам, трудно без них. Джамиль взял в долг, но и эти деньги через неделю закончились. Мы трижды на протяжении недели посетили «Черный цветок», остальное время он провел за картами. Джамиль написал моему отцу и попросил у него помощи. Удачливость в карточной игре отвернулась от него в Стамбуле, и он не мог поверить в это, продолжал играть. Но фортуна отвернулась от Джамиля. Возвращаясь утром с пустыми карманами, он жаловался мне:
- Идет в руки сильная карта, а сопернику еще сильнее! Беру другую - снова у него крупнее! И так весь вечер. Отчего такое невезение?! - Он чуть не рвал свои рыжие волосы.
- Лучше не играй, - советовала ему я, зная заранее, что это бесполезно.
- Ты права. Пора прекратить, - отвечал он, тоже понимая, что не сможет.
В карты не везло, расходы увеличивались, долги росли. Ростовщики тоже не давали больше денег, зная положение Джамиля. Дело дошло до того, что живя в роскошном доме, мы ложились спать голодными. На жалкие гроши, которые находили в карманах своей одежды, мы покупали хлеб и рыбные консервы. Джамиль не находил себе места от мучающей его тревоги, а я была невозмутима. Меня забавляло наше положение - ведь скоро я уеду, и все это не будет меня касаться.
Когда-то в детстве я мечтала наесться рыбных консервов. Мне так нравились жирные сардины! Но дома не позволяли есть «плебейскую» пищу, и я делала это в тайне. Сейчас рыбные консервы были единственной доступной пищей, но не надоедали мне. А Джамиль стыдился их. Он все задавал вопросы, на которые некому было ответить.
- Ты уедешь, а я останусь. Как же я без тебя, а? Когда приедет твой отец? Пришлет он мне, наконец, денег? Ведь и тебе на дорогу нужны деньги, и для других дел.
Мне так надоело его нытье! В конце концов, я грубо обрывала его:
- Как ты мне надоел! Уймись!
И тогда он начинал плакать, отказываясь есть консервы. А я, пользуясь случаем, ела и свою, и его порцию.
За неделю до моего отъезда отец прислал немного денег. Мы вернули долги и купили мне билет до Франции. Кое-что осталось и на покер. Две ночи ему «шла карта», и он выиграл немало. Мы снова проводили время в «Черном цветке». Я даже посетила классические места паломничества. Здесь было очень жарко. Казалось, и воздух плавится от зноя. Священное кладбище спало глубоким вечным сном без печали и забот. Чинары охраняли покой каменных надгробий. А там, через Босфор, виднеется азиатская часть Турции. Чуть восточнее - Анкара. Андрей, наверное, сейчас там. Я всегда знала, что счастье дается человеку горсточками, обрывками. Но и эти крохи не всегда попадают в наши протянутые руки.
Слава Богу, я наконец, получила паспорт! Все визы были на месте, все штампы проставлены. Через два дня мы с Джамилем пришли на вокзал. Поезд Ориент-Экспресс был не чета тому, на котором мы ехали из Баку. Все вагоны были спальными, освещение такое, что рябило в глазах.
Я вошла в купе
