Станислав Сапрыкин - Сталинские соколы. Возмездие с небес

Я вспомнил комичный случай под Сталинградом, когда нас временно разместили в деревенских избах недалеко от летного поля. В соседнем доме жили брат и сестра. девочка лет семи и десятилетний мальчуган. Родные их прятали, но детское любопытство пересиливало страх, и однажды я встретился с ними у колодца. Девочка убежала с плачем, словно в моем облике увидела страшного зверя или дикаря-людоеда, а мальчик остался стоять как вкопанный. Пользуясь его остолбенением, я спешу в дом и возвращаюсь с плиткой шоколада, но ребенка уже нет. Я догадываюсь, где он живет, и стучу в дверь. За ней слышится возня, на порог выходит старый мужчина, его называют «дед», в глубине комнаты женщина, за юбку которой держится мальчуган и его сестра. Я не говорю по-русски, поэтому жестом зову мальчишку. С разрешения матери он осторожно подходит. Я протягиваю ему плитку. «Гуд!» – и ухожу. Прошло некоторое время, дети перестали бояться, и у нас получается некоторое общение.

Лейтенант, говорящий по-русски, рассказал, что местному населению есть чего опасаться. Слухи доходят быстро, особенно страшные. Наше привилегированное положение «воздушных волков» и постоянная летная работа избавляет от созерцания неприглядного обличия войны, и больше думая о небе, мы действительно не знаем всего ужасного, происходящего на земле. Не буду лукавить, что прибываю в полном неведении. Обычно, когда вермахт занимает населенные пункты, за передовыми частями идут специальные команды, выявляющие коммунистов и жидов, часто устраивая показательные казни. Местные знают, что в соседних селах на Дону за укрывательство партизан полицейские сожгли несколько домов вместе с хозяевами. Так что повод боятся нас – есть.

Размышляю, странное дело. я воюю в России больше двух лет. Сколько человек я убил, подсчитать невозможно, думаю, что и пехотинец, если он не снайпер, не сможет с уверенностью назвать точные цифры своих жертв, что же говорить о пилоте, бомбящим аэродромы, колонны, поезда и передовую. До сих пор помню первого сбитого ифана, тогда его истребитель пошел со снижением в сторону своих, оставляя длинный шлейф черного дыма. Мне засчитали эту победу, но как знать, может, пилот выжил? На войне вооруженные мужчины убивают друг друга – так заведено, но мирное население страдать не должно. Сто лет назад и не страдало, но с развитием орудий убийства, и особенно бомбардировочной авиации жертвы гражданских стали ужасающими. Я знаю, что британцы и американцы бомбят города Германии, и мне страшно от бессилия, от невозможности прекратить это, и я бомблю и стреляю сам, отыгрываясь на противнике. Что же до зачисток и казней – это вообще недопустимо, хорошо, что Люфтваффе в этом категорически отказывается участвовать.

У меня нет личной жалости к большевикам, это варвары, угрожающие всей Европе, их надо остановить, но я все равно не вижу смысла в издевательствах над мирным населением, мы как высшая раса не должны опускаться до банальных убийств, не должны становиться маньяками или палачами. Как-то все горько и неправильно. Хорошо, что хоть та, знакомая мне пара детей перестанет бояться германского солдата. Может быть, мое гуманное отношение к беззащитным русским сторицей вернулось в той страшной аварии и плену. Какова судьба бедняги Ханса?

В начале 1944 года я выписан из госпиталя живой и почти здоровый, а в марте врачебной комиссией допущен к полетам. Я хочу вернуться в свою 4-ю эскадрилью «Иммельмана», но узнаю, что вторая эскадра переформирована. Часть пилотов пересели на ФВ-190, из оставшихся в Якобштадте сформировали отдельное противотанковое подразделение для противодействия танковым прорывам русских, и теперь моя часть воюет в Румынии.

В конце апреля я прибыл на аэродром Роман и в начале мая приступил к восстановлению летных навыков. Командир эскадрильи – мой старый знакомый Андреас Куффнер – не допустит меня к боевым вылетам, пока не удостоверится в моей полной пригодности.

Часть сильно потрепана в предыдущих боях, многих, которых я знал лично, уже нет с нами, молодежь еще не обстреляна. Мы испытываем дефицит как опытного летного состава, так и самолетов. Ввиду сложившейся ситуации надо беречь людей и технику, но времени на длительную подготовку нет. На один Юнкерс закреплены два пилота, мой напарник – унтер-офицер Блюмель, он опытный «пикировщик», но мало знаком с вариантом «охотника за танками». Я знакомлю его с самолетом, по очереди летая по кругу, когда появляется вторая свободная машина, мы летаем парой, меняясь в роли ведомого. Так проходит месяц, наконец, в начале июня командир считает, что я могу совершать боевые вылеты.

В перерывах между работой и полетами мы часто слоняемся по Роману – небольшому тихому городку, окруженному виноградниками. Сейчас не время вина, поэтому мы больше шатаемся по лавкам мелких торговцев, покупая милые безделушки на сувениры. Румыны к нам дружелюбны и всегда улыбаются, зазывая купить свой товар. Они очень боятся прихода большевиков и относятся к нам, как к защитникам. Другой местной достопримечательностью, кроме лавок приветливых продавцов, является небольшая церковь.

Этим утром наш затянувшийся почти домашний отдых прерван. разведка докладывает об обнаружении бронетанковых и моторизированных сил противника севернее Ясс. Это не так далеко от нас. Поднимаемся четверкой и на высоте менее двухсот метров следуем на северо-восток. Безоблачно, но из-за технической неисправности мы теряем два самолета. Полет продолжаем вдвоем с Блюмелемь. Внезапно он сообщает, что идет на вынужденную. Самолет садится на ровное плато, я делаю круг, запоминая координаты посадки. Сесть рядом сейчас и забрать экипаж – значит сорвать задание. Блюмель сел на «ничейной» территории. Между местом посадки и наступающими русскими нет румынских или немецких частей, однако я уверен, что товарищам удастся избежать плена. Русские сюда не дошли, а отсутствие наших частей объясняется их нехваткой, сейчас нет единого фронта, впереди пустые незанятые территории – бреши в нашей обороне.

Выйдя в указанный район, я усердно ищу русские подкрепления, стараясь не подниматься выше двухсот метров, хожу в разные стороны, охватив сектор в несколько сотен квадратных километров – все тщетно. Внизу румынские села, виноградники и пустые дороги. Не найдя цели, возвращаюсь на базу. Я хочу подобрать экипаж Блюмеля на обратном пути, но их уже забрал вылетевший на место посадки Шторх.

Вылет, фатальный своей бесполезностью. Не встретив противодействия ифанов и не уничтожив ни одной цели, мы потеряли двух человек и три самолета, один стрелок с упавшей «Штуки» пропал, не исключено, что раненого подобрали румыны.