Дебора Макдональд - Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев

Несмотря на эту новость, он все еще был подавлен и плохо спал. Потеря ребенка, перспектива отъезда из России без Муры и третья годовщина гибели его младшего брата на Западном фронте – все вместе это подавило его дух и мужество, и он чувствовал себя загнанным в угол.

Единственное, что подняло ему настроение, – это еще одно посещение Муры. Ее снова привел Петерс. На этот раз чекист был во всей красе: в кожанке с маузером на поясе; он принес подтверждение, что Локарт будет свободен через несколько дней. Но важнее всего, он привел Муру, и на этот раз разрешил им поговорить.

«Встреча была замечательной», – записал Локарт в своем дневнике[375]. В последние несколько дней его пребывания в Кремле ей было разрешено проводить с ним целые дни. Впоследствии Мура будет вспоминать эти драгоценные часы с глубоким чувством: «Как близки мы были друг другу – в целом мире не существовало ничего, кроме тебя и меня». Они совершали долгие прогулки в садах Кремля, много разговаривали и сидели в уютной тишине: «Мы сидели близко-близко друг к другу и были такими счастливыми, полными радости просто оттого, что мы вместе после ужасного испытания. Как я была счастлива, как счастлива»[376].

Вскоре стало ясно, почему у Локарта были сомнения относительно их плана уехать в Швецию. Он серьезно обдумывал перспективу остаться в России. Петерс, который питал к Муре нежные чувства и, по-видимому, относился к Локарту с неким необычным сочетанием естественной неприязни, ревности и дружеской привязанности, не мог понять, как тот может даже рассматривать возможность оставить Муру и вернуться назад в свой прогнивший, ветшающий капиталистический мир. Локарт разделял его недоверие. Ему совершенно не нравилось то, как ведет себя его страна во время кризиса в России, и подобно другим современным ему молодым людям его все еще привлекал исчезающий идеал демократических свобод, которые дала и могла еще дать революция. Петерс наблюдал за нерешительностью Локарта с интересом, но тогда держал свои мысли при себе.

Призванный обеспечить освобождение Локарта, Петерс должен был заняться его деталями. Он отвечал в ЧК за расследование заговора союзников. Локарт обвинялся – действительно его поймали за руку – в самом ужасном заговоре против советского правительства. Его имя сочилось кровью в советской прессе. И его освобождение требовалось еще оправдать в глазах народа и правительства (от имени ЧК). Было слишком поздно убирать его с переднего плана – он был признан руководителем и вдохновителем заговора, который носил его имя. Но когда Петерс составлял на него досье по этому делу и писал отчет, он начал систематически манипулировать фактами, разрезая нити, связывавшие Локарта с этим заговором, минимизируя его участие в нем и порочность его характера.

Петерс уже сфальсифицировал свой отчет так, чтобы миссии союзников выглядели более виновными, а ЧК – менее виновной, чем они были. Он скрыл план использования латышских агентов-провокаторов, предложенный Дзержинским, который являлся нарушением закона о дипломатической неприкосновенности. Петерс написал, что заговор был полностью разработан союзниками, а разоблачен благодаря верности полковника Берзина, к которому обратился Смидкен («агент Локарта») и который немедленно поднял тревогу. С учетом этого ложного исходного условия еще немножко лжи и искажения фактов были не лишними[377].

Самой простой задачей было отделить Локарта от его шпионского круга, замкнутого на Александра Фрайда, – быть может, самой отягчающей части его деятельности. Это было достигнуто благодаря заявлению, что Мария Фрайд была задержана при доставке свертка с секретными документами на квартиру, снятую Сиднеем Рейли и его любовницей, а не на квартиру Локарта. К тому времени, когда Петерс закончил описывать роль Фрайдов в предоставлении военной и экономической разведывательной информации для заговора, все выглядело так, будто они имели дело почти со всеми шпионами и консулами союзников в Москве, кроме Локарта[378].

Для человека беспристрастного явное неучастие в заговоре Локарта выглядело бы странным. И это было только начало лжи и скрытых фактов. Петерс не был особенно искусным обманщиком или фальсификатором и в своем рвении объединить свою версию заговора без участия в нем Локарта с тем, что уже было широко известно, составил отчет, полный противоречий. Локарт выглядел одновременно и суперманипулятором, и неудачливым простофилей, и бесстрашно дерзким шпионом, и ничтожным трусом.

Самой явной ложью Петерса стало утверждение, будто Локарт был арестован по ошибке – это противоречило утверждению в том же отчете, что налет имел целью его квартиру, а Локарт и его люди уже некоторое время находились под наблюдением (это снова должно было скрыть нарушение правил дипломатической неприкосновенности)[379]. И все же, когда Локарта допрашивали (с его согласия, разумеется, чтобы не нарушать дипломатические правила), он, как было сказано, признал все и заявил, что его правительство дало ему указание осуществить заговор. Петерс изображал его как орудие, действующее вопреки собственной воле, в руках собственного правительства: он против своего желания запустил в действие заговор с целью подкупа полков латышских стрелков, но затем сделал шаг назад и больше уже совсем или почти совсем не участвовал в нем. Несмотря на то что заговор был известен в ЧК как «заговор Каламатиано – Локарта и Ко» (по имени схваченного американского шпиона Ксенофонта Каламатиано – главного заговорщика шпионской сети), Локарт едва ли был похож на заговорщика в изложении Петерса.

А что касается повторного ареста Локарта в тот момент, когда он пришел к Петерсу просить об освобождении Муры – ну, так это был просто формальный ответ на арест Литвинова в Лондоне. Это было невозможное утверждение: советскому правительству лишь позднее в тот день стало известно об аресте Литвинова. И кроме того, причина, указанная в момент ареста Локарта, была сформулирована так: чекисты обнаружили подписанные им документы, которые гарантировали дипломатическую защиту Великобритании членам заговора[380].

Петерс и дальше компрометировал свой отчет, очерняя характер Локарта. Здесь он дал волю своим собственным эмоциям: в написанном Петерсом отчете чувствовалась нота преданной дружбы. Он и большевистские вожди искренне верили, что Локарт сочувствует их делу. Когда Петерс показал Локарту последствия разгрома анархистов, он думал, что имеет дело с другом. Но теперь он считал (ошибочно), что его провели; двуличный Локарт строил заговор с целью уничтожить советскую мечту. Для преданного идеолога большевизма было немыслимо, чтобы человек действовал прагматично, следуя политике, наиболее подходящей конкретному моменту. Поэтому Локарт, вероятно, всегда строил заговоры. «До своего ареста Локарт на каждом углу заявлял, что ведет кампанию за признание советской власти, – писал Петерс, – и под прикрытием этого доверия вел свою секретную деятельность»[381].