Мариэтта - Анна Георгиевна Герасимова
«И это мне пишут мужчины! Ты посмотри – Мужчины!» – горячилась она, показывая мне комментарии в Facebook.
К мужчинам, как девочка, воспитанная в семье отца-дагестанца, она относилась с особым уважением, но и требования у нее к ним были особые.
«Что значит ненавижу советскую власть? Неееет, ненависть слишком сильное слово много чести! Но надо понимать и знать, что власть эта была человеконенавистническая, людоедская была власть, а главным организатором кошмара, который обрушился на Россию в 17-м году, был “дедушка Ленин” – определенно больной человек, а Сталин оказался слишком хорошим учеником.»
«Всех учили. Но зачем же ты оказался первым учеником, скотина такая?» (Е. Шварц)
Это она хотела донести до детей, что и попыталась сделать в одной из последних книг для юношества «Рассказы про Россию 1861–1922: книжка для чтения».
У Мариэтты Омаровны была твердая договоренность со своим организмом.
Она о нем заботится и уважительно относится к его работе, а он в ответ не болеет и подает сигналы, если что.
Она считала, что здоровье ей дано крепкое и вмешиваться в функционирование организма дело пустое и даже вредное.
Во всяком случае, она была в этом убеждена.
Из-за этого своего убеждения она и отказывалась делать прививку.
«Наташка, не морочь мне голову! Я знаю свой организм прекрасно и чувствую, что прививку мне делать не надо. Поговорим о другом, расскажи про что-то хорошее, расскажи про Марусю…»
«Так! Наташа, мы с вами поссоримся, если вы будете продолжать об этом со мной говорить!» (когда сердилась, переходила на вы).
Настаивать, как вы понимаете, было бесполезно совершенно.
Умирать от коронавируса она категорически не собиралась – «Еще чего не хватало! Умру как положено, в свое время, а не от дурацкого вируса. Дома буду сидеть, пока наша наука не разберется с этой напастью, а я уверена, что очень скоро разберется. А мне даже хорошо, что из дома не нужно выходить, допишу, наконец, что не дописано. Работы полно, вот и займусь».
Работала она действительно практически до последнего дня.
На мои неизменные вопросы «Как ваши дела? Как самочувствие?» ответ был всегда один – «Работаю!»
Мариэтта Омаровна была необычайно щедрым человеком в самом широком, я бы даже сказала – в широчайшем, смысле этого слова. А еще сочувствующим и сопереживающим.
Не скупилась на похвалы и слова благодарности, да и вообще на добрые слова.
«Спасибо! Благодарю! Я очень признательна! Я очень ценю!» – все эти слова произносились часто, запросто, без пафоса, в том числе и по самому ничтожному, на мой взгляд, поводу.
Заработанные ею деньги немедленно раздавались нуждающимся людям. Деньги аккуратно распределялись – «Это переведи туда, это сюда, а это съезди, девочка, не поленись, отдай лично в руки». Я переводила, ездила, отдавала.
Впрочем, раздача денег не всегда была аккуратной. Например, мне ее верный оруженосец Мосин рассказывал, что во время их поездок по России она спрашивала у него: «Сколько нам нужно денег на бензин, чтобы вернуться в Москву?» И, получив ответ, отдавала оставшиеся деньги людям, находящимся в бедственном положении.
Большую часть книг для сельских библиотек, друзья мои, она покупала на собственные деньги.
Да и последние поездки были полностью за ее счет. Полностью.
Своими знаниями делилась свободно, широко, с удовольствием, с многочисленными цитатами (у нее была уникальная память), с личными воспоминаниями – это было, как полет, иначе и назвать не могу. Я сидела у нее на кухне распахнув глаза и открыв рот, честное слово.
Но только если я была готова ее слушать. Она была очень чутка, ни в коем случае не навязчива.
Знаете, как иногда говорят про людей – душный, тяжелый, грузит, а сейчас еще модное слово – токсичный. Вот это все вообще не про нее.
Если она чувствовала, что я спешу или устала, то тут же прощалась со мной, непременно сопроводив фразой – «Мне было очень приятно повидаться и поговорить!»
Она всегда интересовалась моим мнением, внимательно слушая, сопровождая репликами – «Очень интересно! Слушаю-слушаю! Надо же, какая интересная мысль! Мне это не приходило в голову… Говори-говори, мне интересно твое мнение. Вот это ты очень верно заметила!» – это давало ощущение собственной значительности, незаслуженно, конечно, но как приятно, чего уж там.
И так она общалась не только со мной, а со всеми симпатичными ей людьми.
И никогда не поучала, никогда!
Мариэтта Омаровна была скромна и неприхотлива в обыденной жизни. По большому счету ей было почти все равно, что есть, где спать, лишь бы было что и где.
Я-то в наших поездках старалась выбирать гостиницу поприличней, кафе посимпатичней, а она мне – «Так! Будем есть, что дадут. Наташка, не переживай, авось щи да кашу умеют варить».
Как-то раз у нас случилась незапланированная ночевка. Местные жители устроили нас в интернате для детей. В комнате было две койки и раскладушка. Нас было трое – я, Маша (медсестра) и Мариэтта Омаровна.
Мариэтта Омаровна решительно заявила – «Я буду спать на раскладушке! Мне все равно, а вам, девки, надо отдохнуть как следует!» (нам надо, а ей не надо?). Еле уговорили ее улечься спать на кровати.
Но однажды в нашей поездке устроила форменную выволочку хозяину маленького придорожного кафе.
В этом кафе был какай-то особенно грязный уличный туалет, да и накопилось – мы уже не раз заходили по дороге в подобные туалеты.
«Это как же надо не уважать своих сограждан и самого себя! – гремела Мариэтта Омаровна. – В России живете, молодой человек! Гордитесь, небось? И ругаете небось все-то у нас не обустроено, все-то кое-как… А сами для себя не можете сделать такую малость – чистый теплый туалет! Внести свой маленький вклад в обустройство России! Позвольте, молодой человек, мне выразить свое вами неудовольствие!» (какая-то подобная сложная формулировка была напоследок).
Хозяин, молодой крупный мужчина, раза в два выше ее, раскраснелся, стоял перед ней с опущенными глазами, как первоклассник-двоечник – усовестился, видимо, уж очень убедительна она была. Пообещал сделать чистый туалет.
«На обратном пути заеду и проверю!» – заявила Мариэтта Омаровна, и мы поехали дальше.
В машине, правда, начала беспокоиться – не слишком ли резка была с молодым человеком. Успокоили, как могли.
Ну, вы понимаете, что даже в этом случае дело было вовсе не в ее
