Вчера, позавчера… - Владимир Алексеевич Милашевский
Увы, я должен написать это с известной горечью. Этот пасхальный стол был высшим созданием Бруни! А дальше… дальше… Некое заболевание «духа», души, что ли… Дальше вкралось сомнение… «Все, что я делаю, слишком обыкновенно. Надо как-то иначе, не так „как все“». Болезнь десятых годов!
Сколько художников захворали этой «падучей». Когда-нибудь какой-нибудь толковый человек назовет эту «падучую», весь этот период искусства: «В погоне за гениальностью»!
Неожиданно к нам с Виталием подошел оканчивающий «выпускник архитектуры», или, как они назывались, конкурент, Белобородов и предложил вычертить и «отмыть» его проект «вокзал в столице». Это задание было общим для всех вышедших на конкурс. Эта традиция одной темы в архитектуре сохранялась, против чего в живописи протестовали «13» конкурентов еще в 60-х годах!
Белобородов, кажется, был адски влюблен и сидеть за чертежом ему не хотелось!.. Весна! Весна!
Нельзя сказать, что были равнодушны к ней и мы с Виталием, но Белобородов платил очень хорошие деньги!
Для центра вокзала он взял целиком храм, изображенный Рафаэлем в картине «Обручение Девы Марии», и подстроил справа и слева длинные крылья в стиле Палладио.
Мы дружно вычертили фасад по его карандашной эскизной кальке и «отмыли». Воздух Италии обогрел это здание. Рефлексы, падающие тени под 45°, были безукоризненны! Мы не сомневались оба, что этот свет и эти тени под голубым небом картин Перуджино и Рафаэля мы когда-то увидим. Не тут-то было!
Этот вокзал Белобородова, так же как и вокзал Георгия Лукомского, так никогда и не был построен!
Потом он делал офорты «Римские антики», конкурируя с Пиранези, и, кажется, имел успех!
Елена Бенуа писала мне, что в своей мастерской в Париже не любит вывешивать чужие произведения и делает исключение только для сангины Яковлева и для римского офорта Белобородова!
Мы заработали много денег и решили как-то это отпраздновать! Мы пошли в «Луна-парк» на Офицерской ужинать и посмотреть самых «шикарных» этуалей на открытой сцене! Безукоризненные фигуры, талии, бедра, красота ног! Ну, и куплеты…
Когда мне минуло шестнадцать лет, Зашла я к Косте в кабинет И притворилась, что мне дурно, А Костя снял с меня корсет…А дальше — нецензурно! Как наивны были эти куплеты! Как они семейно-невинны перед надвигающимися злобными сатанинствами… Будущего!
Как красива была ночь, когда мы пешком возвращались к себе на Васильевский! Какое небо!.. Лимонно-зеленоватое, темно-лиловое, тревожные облака со злыми очертаниями! Было три часа ночи!
Шли, разумеется, вдвоем, а не вчетвером… Впрочем, вчетвером надо было бы ехать на двух лихачах, на это не хватило бы «отмывки» одного вокзала.
На лето мы уехали к родителям.
В середине лета утром на даче за чайным столом отец развернул газету. В Сараеве сербский студент убил эрцгерцога Габсбурга.
— Эге-ге!.. — сказал отец, — это — начало грозных событий!
Наши знакомые ему не поверили… Через день уже было ясно — Европа запылала!
Вокзал в Иркутске. Небывалое видение… По перрону расхаживал французский офицер в полной форме и с саблей!
Все смотрели на него, как на райскую птицу, залетевшую в курятник сельского попа! Шапочка цилиндриком с козырьком, золотые нашивки крест-накрест, тальма… Словом, все, что мы видели на фото в журналах Франции. Он был представителем какой-либо фирмы и носил серенькое штатское. А теперь!.. Какой блеск!..
Поезд — Иркутск — Петербург, теперь уже Петроград! Идет почти без опоздания. Как и раньше, на каждой станции базар! Жареные, отварные куры, гуси, утки, дикие утки и чирки, ломти жареного поросенка, на сковородках жареная рыба в яйцах. Поезд идет по сплошному базару! Но на станциях, в отличие от прежнего, в буфете 1-го класса нельзя уже подойти к стойке и опрокинуть «рюмашку»!
Все говорит о войне! Неудачи в Восточной Пруссии.
Я возвращаюсь в Петроград к 1-му сентября. Война уже полтора месяца! Большая остановка на станции Челябинск! Задержка… Я гуляю по перрону. Идет драгунский полк! Группа офицеров. Мимо меня проходит молодой офицерик, вероятно, мой ровесник! Кожей подшитое галифе. Он обращается
