Георгий Косарев - Сердце прощает

Штимм крепче стиснул в руке телефонную трубку. Тягостное предчувствие шевельнулось в его душе.

- Да, я... Здравствуйте, господин полковник. Слушаю. Так... Что? Траур? Не понял... Какой?.. Трехдневный по всей стране... Боже мой, как же так?! Что произошло?.. Приказ фюрера. Молчу. Понял... Да, да... Повторяю: Отмечая беспримерный подвиг наших воинов в осажденном Сталинграде, в память павших геров по всей стране объявляется трехдневный траур. Нам надлежит... Да, все будет учтено. Слушаюсь, господин полковник. Хайль Гитлер!..

Сообщение начальника управления подтвердило самые мрачные догадки Штимма. Итак, новое поражение, и, по всей вероятности, куда более крупное, чем поражение под Москвой в первую военную зиму.

Штимм застегнул мундир на все пуговицы, быстро закурил сигарету. В голове его беспорядочно проносились мысли: "Это же катастрофа, в сущности!.. Все пропало. Германия гибнет, тонет, как подбитый корабль. Русские заманили нас в омут. Мы попали к ним, как мыши коту в лапы... Эта новая трагедия для моей родины - это и моя личная трагедия, трагедия обер-лейтенанта вермахта Франца Штимма... Значит, увы, правы были те, кто говорил, что Сталинград - это для нас ловушка..."

Весь день Штимм провел в подразделении среди своих солдат. После большого зондермельдунга - выступления фюрера по радио - Штимм разъяснял подчиненным обстановку, сложившуюся в районе Сталинграда, рассказывал о неисчислимых резервах Германии, призывал к мужеству, восхвалял тех, кто сложил свои головы на берегу Волги, а вечером, вернувшись домой, выпил с горя полбутылки коньяка и, не раздеваясь, заснул мертвецким сном.

Глава двадцать третья

Суровой зиме, казалось, не было конца. Стужа легко проникала в землянку Марфы. Выручала лишь печурка, которая почти не переставала топиться.

Время от времени, любопытства ради, к ней забегала Наталья. После того как староста Буробин был по приговору партизанского суда казнен в собственном доме, Наталья долго скорбела о нем. Потом смирилась, успокоилась, стала чаще навещать Марфу, хотя та относилась к ней по-прежнему с холодной настороженностью.

Однажды морозным зимним вечером Наталья, как ветер, ворвалась в ее землянку. В тусклом свете топившейся печурки Марфе бросилась в глаза возбужденная ухмылка на лице соседки. "И зачем еще черт пригнал ее?" подумала она с тревогой.

- Слышала, Марфа, про дочку-то свою?.. - с ходу затараторила Наталья.

Марфа сухо перебила ее:

- О ней и знать ничего не хочу. Нет у меня дочери - вот и все.

- Да полно тебе душой-то кривить! - продолжала ухмыляться Наталья. Кому это ты говоришь-то! Думаешь, я так и не вижу, как ты о ней терзаешься? Дочь всегда остается дочерью, хоть ты проклинай ее, хоть отрекайся от нее.

- Ну и что тебе нужно от меня? - резко спросила Марфа.

- Надежные люди передавали, головой ручаюсь - не соврут... Любка-то твоя родила фрица.

- Типун тебе на язык!

- Вот те крест господний! - побожилась Наталья.

Перед глазами Марфы поплыли разноцветные круги, стены землянки, казалось, вот-вот обрушатся на нее всей своей тяжестью.

- Издеваешься надо мной, душу мою терзаешь?! - крикнула она. - Да пропади ты пропадом с этой новостью! Мне и без того тошно.

- А что я тебе, тетка родная, что ли? Что ты на меня так окрысилась? Я ничего не выдумываю. Говорю тебе то, что говорят другие. Видно, правда глаза колет. Конечно, шила в мешке не утаишь, - огрызнулась Наталья и, заскрипев неплотно прилаженными ступенями, вышла из землянки.

Марфа уткнулась в конец темного платка, плечи ее задрожали от беззвучного плача.

Коленька тотчас обвил ее своими худенькими ручонками:

- Не плачь, мама, не надо.

- Милый мой сынок, солнышко мое! - шепотом говорила Марфа, изо всех сил стараясь взять себя в руки. - Ну, хорошо, я не буду, я перестану плакать.

И Марфа вытерла глаза. Но можно ли было вытравить из материнского сердца горе, которое, притаившись в нем, день и ночь жалило ее?

"Неужто это правда, что дочь родила?.. Радоваться бы этому: родился человек - счастье! А тут такой позор... Как же это так? Она и сама-то еще почти ребенок. Может, все это сплетня, насмешка надо мной? Может быть, еще не поздно вырвать ее из вражьих лап? Но как? Кто в этом поможет?"

В часы таких раздумий у Марфы мелькала скрытая, неясная ей самой до конца надежда. Она то пестовала ее в себе, то с новой силой обрушивала на дочь свой гнев, то мысленно обращалась за помощью к Кузьме Ивановичу и Виктору.

Время шло, но душевные муки Марфы не стихали. Фашисты ни на один день не оставляли крестьян в покое. Марфа вместе с односельчанами с утра до вечера рубила лес, пилила дрова, ходила на расчистку дороги от снежных заносов.

Как-то она вернулась с работы раньше обычного. В землянке было холодно, темно, тихо. "А где же Коленька?" - с беспокойством подумала Марфа. Она зажгла коптилку. Тусклый свет заколыхался, осветив убогое ее жилище, и Марфа увидела, что, приткнувшись в углу, сидя спал ее сын. Он весь съежился, сжался в комочек. На бледном лице его выделялись темные полукружия под закрытыми глазами. Из груди Марфы вырвался тяжелый вздох. "Бедненький, как сиротка без присмотра. Учиться бы надо, уже восемь лет, а ему не только школы - хлеба недостает", - с щемящей болью в сердце сказала она вслух и тут же стала разжигать печь. Сухой хворост быстро вспыхнул, затрещал, в открытую железную дверцу ударил огонь, озарив красноватым светом мрачные стены землянки. Коля, вздрогнув, открыл глаза и радостно вскрикнул:

- Мамочка, пришла! Я хочу есть, мама.

Марфа заглянула в закопченную алюминиевую кастрюльку и поняла, что сын не нашел оставленные ему на обед несколько неочищенных картофелин. Она подала их Коленьке. Он проворно начал чистить их. Его глазки были напряжены, худенькие ручонки тряслись. Марфа смотрела на него печальным взглядом и, поглощенная своими мыслями, не обратила внимания на громкие голоса, доносившиеся с улицы.

- Мама, к нам кто-то идет. Послушай, немцы! - испуганно воскликнул Коля.

Марфа, мгновенно преобразившись, напрягла слух. Наверху, где-то возле ее сарая, раздавалась речь со знакомой нерусской интонацией. "Что еще такое? Неужто за мной пришли?" И словно в ответ на ее мысленный вопрос послышался голос Натальи:

- Сюда, сюда проходите, они здесь. Марфа! - громко позвала соседка. Принимай гостя.

- Спасибо. До свидания, - ответил мужской голос. - Теперь я сам...

Марфа приоткрыла дверь землянки, и ее глаза в упор встретились с глазами Франца Штимма.

- Здравствуйте, Марфа Петровна, так трудно было найти вас, - сказал он с вежливой улыбкой.

Марфа насупила брови и, не ответив, отступила на шаг в свое убежище.

- Позвольте мне посмотреть, как вы живете здесь, - не обращая внимания на неприветливость хозяйки, произнес Штимм, спустился по неровным скрипучим ступенькам и аккуратно притворил за собой узкую дверь.