Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

Она дала мне его распечатанным, чтобы мадемуазель могла его прочесть. Эта аббатиса была принцессой; в порыве своей благодарности я бросился перед дамой на колени; она мне оказалась еще раз полезной, как я расскажу еще в своем месте.

Выйдя из отеля дю Рюмэн, я направился к отелю Бретань, где Мисс не нашла другого времени, кроме этого, чтобы мне сказать, что она занята на целый день и что она придет на чердак в одиннадцать часов, где у нас будет много времени, чтобы поговорить. Это было замечательно, так как я предвидел, что после этого дня у меня не будет более случая заполучить ее в мои объятия. Я поговорил с Мадлен, которая известила поваренка, и все случилось наилучшим образом.

Я пришел на чердак к десяти и в одиннадцать увидел Мисс; я дал ей прочесть письмо, и, загасив свечу, мы провели ночь как истинные влюбленные, не поднимая вопроса об Арофе.

Я передал ей в точности все инструкции, полученные мной от дамы, и она согласилась с тем, чтобы я скрыл от нее имя этой дамы. Я объяснил, что она должна выйти из отеля в восемь часов со свертком своих вещей, взять фиакр и поехать до площади Мобер, где отошлет этот фиакр. Там она должна взять следующий, до ворот Сен-Антуан, и оттуда должна проследовать на третьем до монастыря, который я ей назвал. Я попросил ее не забыть сжечь все письма, полученные ею от меня, и писать мне так часто, как будет возможно, запечатывая письма, но не надписывая адрес. Я закончил, заставив ее принять от меня двести луи, объяснив, что они могут ей понадобиться, хотя мы и не знаем, зачем. Она плакала, думая о трудностях, которые она мне доставила, но я ее заверил, что у меня много денег и очень мощная протекция. После всех этих переживаний мы расстались. Она обещала мне уехать послезавтра, и я обещал ей прийти в отель спустя день после ее бегства, сделав вид, что я не в курсе, и написать ей обо всем, что будут говорить. Ее отъезд меня беспокоил. Она была умна, но как часто опыт опровергает разум, скорее в дурную сторону, чем в хорошую. Я сидел в фиакре на углу улицы, откуда видел, как она приехала, вышла на аллею, расплатилась и отослала экипаж. Минутой спустя я увидел, как она отошла, с головой, укутанной капюшоном, села в другой экипаж, который уехал. Уверившись, что она выполнит в точности все остальные мои поучения, я отправился по своим делам.

На другой день, это было воскресенье Квазимодо [38], я почувствовал необходимость пойти в отель Бретань. Заходя туда каждый день, я не мог прекратить эти посещения, не возбудив подозрений. Но какое это трудное дело! Нужно было показывать веселость и спокойствие в семье, которая, я уверен, должна была испытывать, смущение и печаль!

Я пришел в час, когда вся семья должна была быть за столом, и, соответственно, направился прямо в залу. Я вхожу, по своему обыкновению, веселый и смеющийся, и сажусь к столу напротив мадам. Я делаю вид, что не замечаю ни ее удивления, ни вспыхнувшего лица. Минуту спустя я спрашиваю у нее, где Мисс; она смотрит на меня и не отвечает.

— Она не больна?

— Я ничего не знаю.

По ее сухому тону я понимаю, что надо быть серьезным, я делаюсь задумчив и остаюсь таким добрую четверть часа, не говоря ни слова. Я нарушаю, наконец, молчание, вставая и спрашивая у нее, не могу ли я чем-нибудь быть полезен. Она благодарит меня весьма холодно. Я выхожу из залы и иду в комнату Мисс, где нахожу Мадлен в одиночестве. Я спрашиваю у нее, подмигивая, где ее хозяйка, и она сразу просит меня сказать ей, если я сам это знаю.

— Она ушла одна?

— Я ничего не знаю, но думают, что вы знаете все. Прошу вас оставить меня.

Притворяясь удивленным, я медленно ухожу и сажусь в свою коляску, весьма довольный, что выпутался из этой неприятности. Я полагаю, что, действуя естественно, я не должен больше показываться у этой дамы, которая должна знать, что я очень мало замешан, и что, виновный или нет, я должен это подтверждать.

Во вторник, очень рано, я вижу, как у моей двери останавливается фиакр, и из него выходят м-м Кс. К.В. вместе с г-ном Фарсетти. Я выхожу к ним, благодарю, что они пришли позавтракать со мной, и прошу присесть перед огнем. Мадам отвечает, что она пришла не завтракать, а поговорить о важном деле. Она садится, и г-н Фарсетти устраивается рядом. Я отвечаю, что я весь к ее услугам.

— Я пришла просить вас вернуть мне дочь, если она находится в вашем распоряжении, или сказать мне, где она, и по любому, я добьюсь своего.

— Мадам, я ничего не знаю, и я удивлен, что вы подозреваете меня в преступлении.

— Я не обвиняю вас в похищении, я не явилась сюда обвинять вас в преступлениях, ни угрожать вам, я прошу вас о проявлении дружеского участия. Помогите мне ее найти, сегодня же; я уверена, что вы все знаете; вы ее единственный друг; она проводила с вами по два-три часа каждый день; невозможно, чтобы она вам не доверила всего. Явите жалость к отчаявшейся матери. Все будет спасено, потому что никто ничего еще не знает. Ее честь не пострадает.

— Я все это понимаю, мадам, но повторяю, что я ничего не знаю.

Она бросается передо мной на колени, утопая в слезах, в то время, как Фарсетти говорит, что она должна постыдиться так унижаться перед человеком моего сорта.

— Объяснитесь передо мной, — говорю я, вставая, — относительно моего сорта .

— Люди уверены, что вы все знаете.

— Те, кто уверен, дураки. Выйдите и подождите меня в коридоре. Вы увидите меня через четверть часа.

Я толкаю его в плечо, и он выходит, говоря мадам следовать за ним, но она остается, чтобы меня успокоить, говоря, что я должен извинить человека влюбленного настолько, что он хотел жениться.

— Я это знаю, но ваша дочь ненавидит его еще больше, чем Генерального фермера.

— Она ошиблась; но речи больше не идет об этой женитьбе. Вы знаете все, потому что вы дали ей пятьдесят луи, без которых она никак не смогла бы уйти.

— Это неправда.

— Это правда. Вот кусок вашего письма.

Она дала мне фрагмент письма, которое я написал Мисс, когда отправил ей пятьдесят луи, чтобы поддержать потребности ее старшего брата. Вот слова, которые можно было прочесть:

«Я надеюсь, что эти несчастные пятьдесят луи смогут вас убедить, что я не пожалею ничего, и самой жизни, чтобы убедить вас в моей любви».

— Хотя я и должен подтвердить, — сказал я ей, — что посылал эту сумму, скажу вам также, что дал их только для того, чтобы она могла оплатить траты вашего старшего сына. Он их получил, и он благодарил меня.

— Мой сын?

— Да, мадам.

— Я полностью возмещу их вам.

Она спускается во двор, где ее дожидается Фарсетти, и приказывает ему подняться, чтобы он услышал от меня самого, что пятьдесят луи, которые я дал, были предназначены для ее сына, но наглец мне говорит, что это неубедительно. Я смеюсь ему в лицо и прошу мадам подтвердить этот факт, заверив ее, что всегда старался убедить ее дочь выйти замуж за Попелиньера.