Тензин Гьяцо - Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай-ламы Тибета.

Настоятельная необходимость начала делового диалога с китайцами стала очевидна для меня, когда я принял делегацию от еще одной группы жертв коммунистической экспансии. Они были из Восточного Туркестана, захваченного Китаем в 1949 году. У нас нашлось о чем поговорить, мы беседовали много часов, сравнивая события, произошедшие у них и у нас. Выяснилось, что восточно-туркестанских беженцев значительно больше, чем нас, а один из лидеров был юристом. В то время среди всего тибетского населения не было ни одного практикующего врача-аллопата, не говоря уже о квалифицированном юристе. Мы подробно обсудили различные методы борьбы за свободу в наших странах, к которым могли прибегнуть. Наконец мы согласились сохранять тесное взаимодействие, что и делаем до настоящего времени, хотя тибетский вопрос каким-то образом всегда привлекал больше внимания, чем восточно-туркестанский.

В декабре я совершил еще одну поездку в Дели, на этот раз это был первый этап нового паломничества. Я хотел пробыть подольше в тех местах, которые посетил в начале 1957 года. По пути я снова навестил премьер-министра. Меня несколько беспокоило, что он может сказать по поводу резолюции ООН, и я почти был уверен, что он выразит свою досаду. Но Неру тепло поздравил меня. Я начал понимать, что, несмотря на изредка проявлявшуюся деспотичность, он был человеком великой души. И еще раз я ощутил смысл слова "демократия". Хотя я и отверг его мнение, он совершенно не изменил своего отношения к тибетцам. В результате, я был расположен слушать его более, чем когда-нибудь. Это явилось прямой противоположностью моему опыту в Китае. Неру не часто улыбался. Он сидел обычно, слушая спокойно, а эта его дрожащая нижняя губа слегка выдвигалась вперед, прежде чем звучал ответ, который всегда был откровенным и честным. Прежде всего, он предоставил мне полную свободу поступать по собственной совести. Китайцы же, наоборот, всегда улыбались и лгали.

Я встретился также еще раз с индийским президентом, доктором Раджендра Прасадом и гостил у него в Раштрапати Бхаван вместе с одним джайном, Ачарьей Тулси, к которому стал испытывать чувство глубокого уважения. Во время нашей первой встречи в 1956 году меня поразила скромность президента. Его манера поведения была чем-то совершенно необычным, и тронула меня буквально до слез. Он казался мне похожим на истинного Бодхисаттву. В последний раз я видел его в саду резиденции. Очень рано утром я вышел в сад на прогулку, и оказалось, что он тоже был там: сгорбленный и все же величественный старик в большом черном кресле с колесами.

Из Дели мой путь лежал в Бодхгайю. Находясь там, я принял делегацию из шестидесяти или больше тибетских беженцев, которые также совершали паломничество. В Бодхгайе был очень волнующий момент, когда их лидеры подошли ко мне и дали обет посвятить свою жизнь борьбе за свободный Тибет. После этого впервые в этой жизни я посвятил группу из 162 молодых тибетцев в бхикшу. Я ощущал, что мне выпала большая честь дать это посвящение в тибетском монастыре, расположенном в пределах видимости Храма Махабодхи у Дерева Бодхи, под которым Будда достиг Просветления.

Затем я отправился в Сарнатх и Олений Парк, где Будда произнес свою первую проповедь. Со мной была небольшая группа сопровождающих лиц, в нее входили Линг Ринпоче, Триджанг Ринпоче и, конечно же, мой Хранитель Одежд, Мастера Ритуала и Кухни. По прибытии оказалось, что там собралось что-то около двух тысяч тибетцев-беженцев, недавно прибывших через Непал, которые знали, что я планировал дать проповедь учения. Они очень плохо выглядели, но я видел, что люди мужественно преодолевают трудности. Тибетцы — неутомимые торговцы, они уже успели открыть свои лавки. Некоторые продавали те немногие ценности, которые им удалось вынести из Тибета, другие торговали старой одеждой. Многие продавали лишь чай. Меня очень ободрило то, с какой энергией и решимостью они противостоят такому горю. Каждый из этих людей мог поведать историю об ужасных лишениях и жестокости, и все же здесь они стремились наилучшим образом воспользоваться тем немногим, что могла дать им жизнь.

Эта первая продолжавшаяся неделю проповедь в Оленьем Парке была для меня удивительным событием. Для меня очень много значило, что представилась возможность давать ее именно в том месте, где учил сам Будда 2500 лет назад. В ходе этой проповеди я концентрировал внимание на положительных аспектах нашего тяжкого испытания. Я напомнил всем слова самого Будды, когда он говорил, что страдание есть первый шаг к освобождению. Есть также старинная тибетская пословица, что "страдание — это то, с чем соизмеряется удовольствие".

Вскоре после возвращения в Массури я узнал, что индийское правительство хочет, чтобы я переселился на постоянное жительство в местность, называемую Дхарамсала. Это была неожиданная новость, и к тому же тревожная. Я нашел Дхарамсалу на карте и обнаружил, что это такое же высокогорное поселение, как и Массури, но значительно более отдаленное. На дальнейшие расспросы мне отвечали, что в отличие от Массури, расположенной всего в нескольких часах езды от Дели, в Дхарамсалу надо ехать целый день из столицы. У меня стало закрадываться подозрение, что теперь индийское правительство старается спрятать нас куда-нибудь подальше в место с плохим сообщением, в надежде на то, что мы, тибетцы, исчезнем тогда из поля зрения внешнего мира.

Поэтому я попросил, чтобы мне разрешили послать в Дхарамсалу сотрудника тибетского правительства с целью выяснить, действительно ли это место соответствует нашим потребностям. Моя просьба была услышана, и я послал одного члена Кашага, Ж.Т.Кунделинга, на разведку. Когда он вернулся назад через наделю, то объявил, что "в Дхарамсале вода лучше, чем в Массури молоко". Так что мы не откладывая приготовились переменить наше местопребывание.

Тем временем я совершил своею первую поездку по северным провинциям, где тысячи моих соотечественников были теперь заняты на строительстве дорог. Когда я увидел их, то почувствовал, что сердце мое разрывается. Дети, женщины и мужчины работали бок о бок в одной бригаде: бывшие монахини, крестьяне, монахи, государственные деятели, служащие — все вместе. Они должны были трудиться целый день, выполняя тяжелую физическую работу под палящим солнцем, а на ночь набиваться в тесные палатки. Никто еще как следует не акклиматизировался в этих условиях, и хотя здесь было чуть прохладнее, чем в транзитных лагерях, жара и влажность ужасно мучили людей. Воздух был тяжелый, кишели москиты. Болезни казались обычным делом и часто были смертельны благодаря уже ослабленному состоянию организма.