Андрей Снесарев - Письма с фронта. 1914–1917
Так как ты прислала слишком много печенья, я часть его с пряниками разослал батальонным командирам… «от командирши». Получил легкие перчатки, надел и поехал верхом на позиции… так отвык, что 1) чувствовал в них большое удовольствие и 2) на позиции сейчас же забыл… теперь они опять у меня. С зимы был без всяких перчаток… теплые есть, да душно. Янк[овск]ий говорит, что, не получая долго телеграмм, ты начинаешь нервничать, и вдруг получаешь сразу четыре! …с одним и тем же содержанием. Это, моя золотая цыпка, лучшее тебе доказательство, как труден теперь путь телеграмм, и если ты не получаешь их долго, это только потому, что какая-то из них или несколько вылеживаются где-нибудь на дороге. Вчера от Собакарева получил служебную телеграмму с милым прибавком двух слов: «Ваши здоровы». Удалось ли тебе заполучить н[ижних] чинов? Много ли ты вытянула из Собакарева? С ним надо умеючи.
Позавчера выехал в Петроград Маслов (повар), он заедет в Екатеринослав дня на 2–3, а потом к тебе. Ему нужно отдохнуть, он имеет некоторые поручения… Отпуск ему дан до 1 сентября, если он тебя устроит, то можно будет ему остаться и дольше. Читаю Юлиана… неплохо, но мало истории… сплошной роман. Давай твои глазки и мордочку, а также лихую троицу, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.
Ваш отец и муж Андрей.29 июля 1915 г.Дорогая Женюрка!
Пишу тебе 2–3 слова, чтобы почтарь не уехал зря. Получил вчера два твоих письма и твою мордочку… ты сидишь с «седым», он что-то делает со своими глазами, а ты задумчиво смотришь пред собою. Генюша положительно молодец, так у него хорошо это вышло… Рассмотрел я мою золотую детку не особенно, но все-таки рассмотрел и страшно рад… как будто ты придвинулась ко мне на несколько сот верст. Заставляй фотографа не лениться и снимать вас почаще. У Ейки волосы должны быть действительно замечательны: на карточке, где она с Кирилкой ловит рыбку, вышел ее затылок, и на нем страх сколько накручено волос.
Сейчас у нас опять хорошая погода, и стоим мы второй день в прелестном уголку: лес возле, уютная деревня, приличный дом (сельской школы)… жаль, что завтра должны будем перейти в иное место, хотя и недалеко. Сегодня надевал новые сапоги, чтобы их расходить, – шик один, а не сапоги, хотя по снятии ноги жало порядком. После 2–3 проб будут очень хороши, так как потрафлены замечательно.
Здоровье мое восстановилось, и я вновь хожу до устали… такая уже привычка. Получил справку, что на бригаду я 8-й кандидат и могу получить ее месяца чрез два, а до штаба корпуса, по-видимому, очень еще далеко. Не это ли задерживает мое генеральство? Вчера разъели твою дыню. Откуда ты ее взяла? Прямо тает во рту. Послал кусочек батюшке, другим не мог… сам съел больше всех. Позавчера вновь разговаривал с Янковским, и он хорошо отзывается об успехах Генюши: ты ли ему внушила такое впечатление или он сам его получил? Не знаю, сумею ли я сохранить для нашей библиотеки присланные книги: все их читают наперерыв, и книги рискуют обратиться в труху.
Давай мордочку, губки, глазки, шейку и пр., и пр., и наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.
Ваш отец и муж Андрей.31 июля 1915 г.Дорогая моя женушка!
Получил твое письмо с описанием визита В[алериана] И[вановича]. Много смеялся над его печоринской характеристикой своей особы. Ты на это не смотри, он, правда, несколько оригинален, видимо, вял, может быть забавен, но прекрасный человек и офицер, храбр до глупости (приходится читать нотации за ненужное показывание себя противнику), прочных нравственных правил. Он тебе, может быть, расскажет, как я его дразнил по поводу его донесений мне и в конце концов дошутился до того, что он мне своим певучим голосом выпалил мне фразу: «Я вам, г. пол[ковни]к, больше ничего не буду доносить, вы все равно мне не верите…» А ты знаешь, моя славная, что я люблю пошутить над теми, которых люблю, и значит, поймешь, что В. И. моя слабость вместе с некоторыми другими. Вообще в полку у меня слабостей много, чтобы не сказать – все, а молодежь моя и в особенности. Не знаю, какой из них лучше. Прежде всего, все они у меня меченые, и тем-то они и милы мне. А некоторые из них мечены несколько раз: Писанский – 3, Чунихин, Фокин, Слоновский по 2 раза. А затем, все они выдержанные, воспитанные и без конца славные. Нужно посмотреть на нас, когда я с ними, – зубоскальство в полном ходу, с моей стороны – полное, с их – сдержанно-осторожное. Я в своем штабе совершенно отказался от больших чинов и работаю только с подпоручиками… бывают у нас и промахи, но зато легче их пробирать, а главное, у нас живо и весело.
Сейчас я живу в лесу – большом, старом, около нас березовом, а дальше сосновом. По обыкновению, возле меня разведчики, а батальоны по деревням несколько далее. В лесу грибы, ежевика, куманика. Сегодня пойду искать и думать о женке. Живу в лесной сторожке и чувствую себя бесподобно. Люди уже присмотрелись к моим привычкам, и каждый день у меня букет полевых цветов. Вчера доктор, знаток их, назвал мне следующие сорта: незабудку, колокольчики, черноголовку, царскую бородку, тысячелистник, золотолистник… всего до 8–9 сортов. Позавчера долго взад-вперед ходили с Н. П. Кондаковым и рассуждали о наших женах. В наших оценках звучала, конечно, некоторая доза иронии. По-видимому, его супруга (Варвара Ильинична, кажется) – человек очень хороший, любит детей… Когда я спросил его об этом, он ответил: «Любит, конечно, да я тоже люблю, а детей-то у нас и нет». Относительно телеграммы я ему предоставил составить ее с начальником хоз[яйственной] части и, подписав моей фамилией, послать в Петроград. Я разрешил ему послать в Петр[оград] своего денщика, что он сегодня или завтра сделает. С денщиком я напишу письмо и пошлю еще карточки, между прочим, цер[емониального] марша. Вар[вара] Ил[ьинична] написала мужу, что ждет к себе гостей, очевидно, разумея тебя со всем выводком. Ты держись ее, она, должно быть, человек не плохой. Чаще, голубка моя, снимайся, чтобы я мог яснее тебя представить, а то я все думаю, что ты нервничаешь и хандришь, а тебе, моя хорошая, худеть-то некогда, да пора уже понемножку и полнеть. Давай мордочку и глазки, и троицу, я вас обниму, расцелую и благословлю.
Ваш отец и муж Андрей.Говорят, немцы предлагают мир: дают нам всю Галицию, а себе просят левовислянскую Польшу. Надеюсь, что будет показан Василию Федоровичу[14] кукиш.
А.1 августа 1915 г.Дорогая моя Женюрка!
Это письмо передаст тебе денщик прап[орщика] Кондакова. Сначала о делах: я посылаю тебе чертеж Георгиевского креста, который находится наверху нашего полкового знамени и который случайно выпал. Он эмалевый, размеры его по площади и в толщину показаны на рисунке; по краям выступы для пазов. Это все дело веди в секрете. Надо или купить, если есть готовый, или заказать, если нет. Если Вал[ериан] Ив[анович] еще в Петрограде, то посоветуйся с ним. В письмах крест условно называй «украшение» и тогда можешь не бояться военной цензуры. Крест – насколько помню – выпуклый, белый по цвету, вроде офицерского, но больше размерами. Постарайся дело это оборудовать как можно скорее. За мыло тебе будет переслано 350 руб. (в этом и другие расходы Янковского); оно всеми найдено хорошим и прочным, а начальник хоз[яйственной] части прямо не поверил стоимости – 6 руб. 40 к. за пуд, так как утверждает, что дешевле 8 руб. за пуд теперь купить нельзя, т. е., говоря иначе, ты полку сэкономила, по меньшей мере, 80 руб.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
