Андрей Снесарев - Письма с фронта. 1914–1917

В полку у меня теперь 6 офицеров георгиевских кавалеров, процент хороший, хотя многие из представленных мною не прошли, а то было бы совсем много.

В свободные минуты читаю желтые книжки; прочел Кнута Гамсуна «Голод» и мелочи. «Голод» разработан интересно, есть кое-где влияние Достоевского (но далеко, кон[ечно], до первообраза), только мелкая слишком печать… Пиши о Генюше, телеграфируй о вещах, а сама дай мне свои глазки, губки и пр., и пр., а также малышей, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Целуй папу с мамой. Когда же Миня выедет на фронт, вы его провожаете более трех месяцев. А.

Дорогая Женюша!

Я пропустил несколько дней, не писал тебе: опять немного приболел. На этот раз много слабее: 19-го в полдень 37,1, вечером 38,1; на другой день вечером 37,4, 21-го вечером 37,1… днем была нормальная, а вчера и сегодня – нормально. Думаю, что небольшая инфлюэнца. В моем штабе из-за дождей появилась сырость, теперь, протапливая печь, мы ее выгнали и мне стало легче. Ходить я ходил все время, раз даже съездил на позицию, но слабость была порядочная.

Эти дни перечитал Мопассана «Милый друг» (Bel’ Ami) и «Монт-Ориоль». Будет время – прочитай второе; в нем много интересных мест и особенно сильно набросаны фазисы любви.

Читал сегодня о первом заседании Думы, впечатление неважное, особенно от левых. Они думают, что человек создан для конституции, а не конституция для человека… и вообще, эта гадкая манера всякую нашу невзгоду сейчас же использовать для своих партийных целей. Это так и веет от речи Милюкова: России плохо, так дайте нам конституцию […], и все его похвалы по адресу армии – плохо закрытое ехидство Иуды. Словом, немца они берут своим верным союзником и на успехе его хотят строить свой успех… Ну, да на это наплевать! Им не понять России, и она их удивит, придавив и внешних, и внутренних недругов.

Вчера поехал унт[ер]-оф[ицер] Полищук, который тебя посетит, и значит, у тебя будет масса народу от меня. Вчера отсюда выехали Осип с Фомой (денщик офицера), и они помогут Тане в Каменце, а оттуда Осип поедет в Петроград. Думаю выслать отсюда тебе повара. Дело в том, что он очень устал и ему надо поправляться. Он может тебе готовить и поможет по дому. Человек он очень тихий и хороший. Бросаю писать: ждут меня многие доклады. Давай, моя золотая и ненаглядная, твою мордочку, глазки и лапки, и наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Янковского еще нет.

Как нашла Валер[иана] Иванов[ича]?

Дорогая моя Женюрочка!

Вчера прибыл Янковский, и у меня голова полна вами. Карточки пересмотрел уже три раза; Венера – бесподобная, и мои офицеры влюблены по уши, Генюша немного позирует и ломается, Кирилка – удивителен: ты его схватываешь, вероятно, на лету, и он всегда глубоко проникнут переживаемым моментом. Тебя, шельмы, я вижу на снимках мало; положим – ты фотограф и поглощена своим делом, но все-таки не лишнее и тебе пофигурировать. На единственном образчике ты высматриваешь довольно худою, может быть, благодаря легкому платью, хотя таковое же не помешало баронессе Мэри выйти очень сытой. Присылай карточки без разбора, чем больше, тем лучше. Генюша написал очень прилично, и это меня страшно радует, еще немного усилий – и он начнет понимать грамоту.

Твое решение перевезти вещи в Петроград, пожалуй, самое лучшее, а отсюда будет виднее. Я рад, что Кондакова приходится тебе по сердцу; если она хоть наполовину так хороша, как ее супруг, она должна быть один восторг… он-то уж очень хорош. Телеграмму пошлю после совета с хоз[яйственной] частью.

Это письмо подаст тебе Маслов – повар, о котором я тебе писал. Я его послал, чтобы он немного отдохнул и покормил вас; после работы в огром[ной] гостинице и у нас в офиц[ерском] собрании для него это будет сущий пустяк, наряду с которым он успеет заняться и с детьми. Человек он скромный, даже застенчивый. Я его отпускаю до 1 сентября, а если он тебе подойдет, то можно и продлить его пребывание. Я думаю, что он подойдет.

Осипа я отправил с Фомой 23-го, так что если он и опоздает прибытием против Тани, то самое большое на 1–2 дня. Я его произвел в младшие урядники, но только в самый день его выезда. Его нельзя баловать. То, что я его не производил, страшно заставляло его тянуться, в последнее время он начал даже ходить в ночные разведки и держал себя молодцом; человек он, несомненно, храбрый.

Табак, тобою присланный, раздал разведчикам и в комнату связи, и теперь задымили все пуще прежнего.

Нам австрийцы вчера заявили (плакатом), что Варшава взята, а сегодня, что взят и Ивангород; от своего начальства мы это узнаем дня чрез 2–3. Воображаю, какой у вас подымется шум и гам, особенно в тех кругах, где неизвестно, что по нашим мобилизационным планам имелось в виду все это (Варшаву, Ивангор[од], Новог[еоргиевск]) очистить в первые дни, и теперь мы делаем это год спустя… Все это, конечно, так, но на меня вчера потеря Варшавы произвела неожиданно для меня самого ужасное впечатление: бывшая утром небольшая головная боль, почти проходившая, по получении этой новости перешла сразу в ужасную боль, чуть не до крика; и лишь что-то принявши (перимидон, кажется), я мог к вечеру прийти в себя… Все это пустяки, и мы в конце концов поколотим, но мое бедное русское самолюбие страдало тяжко. Я никогда не думал, чтобы немцы нас могли одолевать в полевом бою, нас с татарской кровью на три четверти и с чистотою нравственного и физического состояния. Как многое теперь мне становится ясным и как во многом я был прав, когда занимался политическими вопросами.

К тому, что я говорил тогда, мне теперь, после пережитого, прибавлять нечего. Ну да довольно об этом: меня с моим полком еще не разу никто не поколотил и не поколотит, а другие пусть отвечают сами за себя. Моя золотая девочка, снимайся чаще сама, дай мне чаще посмотреть на тебя, повспоминать и помечтать, это мне так нужно. Сейчас давай твои глазки и малых наших, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая моя Женюра!

Второй день идет у нас дождь, и мы засели в свой «штаб». Утром я гулял с Янковским, и я старался высосать из него все, что только можно. Как одеваются малыши, выяснил, как ты – нет. Насколько ты похудела или пополнела, он сказать отказался, так как раньше тебя не видел. По-видимому, у тебя нет ни швейки, ни вообще каких-либо забот о костюмах, и это нехорошо: шить все равно нужно, и, кроме того, это может тебя развлечь. Забавно он описал, как разгуливает девица в своем купальном костюме. Про Кирилку говорит, что хромоту его совсем не заметил, хотя «седой» ходит чаще всего босиком. Словом, на те немногие минуты, которые нам дала погода, я перенесся в вашу обстановку и мог представить ее очень живо.