Юрий Сушко - Подруги Высоцкого

Говорят, Лариса Шепитько была мистиком. Она верила в реинкарнацию, переселение душ. Казалось, Всевышний дал ей уникальную возможность заглядывать в свое прошлое.

Путешествуя вместе с Элемом по Чехословакии, они из любопытства посетили старинный замок. Едва войдя в главный зал, Лариса остановилась и сказала: «Я здесь уже была». Она мгновенно узнавала все предметы, всю мебель, расположение комнат, предваряя рассказ экскурсовода, видя то, что не было видно сразу. Указала на стол: «Здесь играли в покер». Со стола сняли скатерть, и под ней действительно открылось зеленое сукно. В фамильной галерее Климов в изумлении увидел на стене портрет жены в платье XVIII века. Хозяйка замка, герцогиня, была неотразимо похожа на Ларису. Все происходящее напоминало фантасмагорическую экскурсию в прошлую жизнь…

Лариса утверждала: «Вера может быть наивной, прекрасной, возвышенной, но во что верить, вот вопрос не хуже гамлетовского. Для меня долго был главным вопрос – кто в центре? Бог? Человек? Наше движение по жизни усеяно, как песком, малыми компромиссами, малыми уступками и сделками с совестью. Но в любую минуту эти песчинки могут стать горой, которая раздавит нашу нравственность и уничтожат душу, а с ней и бессмертие. Вот почему я верю в христианство – покаяние, в той или иной мере, очищает душу, не давая песчинкам превращаться в глыбы каменные».

В последние годы тема смерти Ларису притягивала как магнит. В «Восхождении» финальной сценой стала массовая казнь. Затем она собиралась ставить картину по сценарию Войновича «Любовь». Несмотря на название, у фильма должен был быть кровавый финал – разъяренные деревенские старейшины убивают молодых влюбленных – девушку и юношу…

Но так она видела жизнь и не отступала от своих взглядов: «Когда искусство приближается к вечной проблеме жизни и смерти, все мы, писатель, читатель, художник, зритель, становимся особенно внимательны: в мире нет важнее загадки, нет ничего важнее мысли о человеческом предназначении… Нечасто задаются вечными вопросами, но тем более хотелось нам, отважившимся, прикоснуться к волнующей тайне человеческого бытия.

Великие мыслители и творцы напряженно размышляли о смысле жизни, о неотвратимости смерти, о гибельных мгновениях и о залогах бессмертия – во все времена для художника это были задачи самые ответственные. Но верно ли поступали мы, сегодняшние, отдавая прерогативу в столь масштабных размышлениях Шекспиру, Пушкину, Достоевскому, Толстому, Баху, Бетховену, коль скоро нам выпала возможность на современном материале, в подробностях неостывших жизненных условий поставить все тот же, не оставляющий людей в покое, вновь и вновь возникающий перед ними (перед нами) вопрос – значит, выполнить эту работу было нашим долгом перед миром и перед собой. И значит, на нашу долю досталось не просто ответственное, но поистине нужное и прекрасное дело».

В 1978 году, находясь в Болгарии, она посетила прорицательницу Вангу. Та говорила ей о скорой смерти, предостерегала, что особенно опасным для Ларисы будет лето следующего года. Так и сказала: «Лето и машина». Услышав ее слова, Шепитько в тот же день вместе со своей болгарской подругой, режиссером Веселиной Геринской отправилась в храм на Шипке, долго молилась, а потом взяла клятву с Веселины, что в случае ее смерти подруга позаботится об Антоне…

По возвращении из Болгарии Лариса случайно встретила в Доме кино своего старого институтского приятеля Леню Гуревича.

– Привет! – сказала она. – Знаешь, я скоро умру.

Сказала, как всегда, на бегу, на лестнице: опаздывала на чью-то премьеру.

– Не дури! – рявкнул Гуревич тоже на бегу. – Что за блажь?!

– Я серьезно, мне Ванга предсказала.

– Больше слушай! – окончательно рассердился Гуревич. – Посмотри, на тебя все оборачиваются: молодая, красивая!

– Ты же не веришь, – как-то грустно усмехнулась она.

– Валентин Григорьевич?

– Да, это я.

– Вас беспокоит кинорежиссер Лариса Шепитько. Я хотела бы с вами встретиться, обсудить вопрос экранизации вашей повести «Прощание с Матёрой». Она меня очень заинтересовала. Где и когда возможна наша встреча?.. Хорошо, я буду…

«Мне захотелось познакомиться с Распутиным, – говорила Лариса, – заглянуть ему в глаза, увидеть: он это или не он? Правильно ли я его понимаю. Может быть, есть в нем что-то такое, что созвучно со мной. Мы с ним встретились, и я поняла, что он – это он. И он дал мне моральное право не бояться отступать от повести, применить ее к себе, к кинематографии…»

Иркутский писатель Валентин Распутин, бывавший в Москве наездами, после немалых сомнений согласился встретиться с ней. «Я пришел на эту встречу, – рассказывал он, – с двумя, так сказать, задачами: во-первых, посмотреть на режиссера Шепитько, буквально поразившую меня картиной «Восхождение», и, во-вторых, постараться не отдать свою «Матёру» в кино даже такому режиссеру, как Лариса Шепитько… Просто мне хотелось оставить «Матёру» в своем собственном, родовом жанре, в прозе, оставить лишь для читателя…»

У него были на то свои, так скажем, почвенные соображения. Но Лариса переубедила его очень скоро. «Вернее, она не убеждала, нисколько не убеждала, – говорил Распутин, – а стала рассказывать, каким представляет себе этот фильм, и говорила так живо и горячо, взволнованно, что я и забыл, что хотел не отдавать «Матёру»…»

Писатель был убежден, что таких талантливых людей в своем деле, натуры особенной, выделенной среди многих высокой, точно дарованной духовностью, очень мало. «Как правило, судьба не дает им жить долго (они ее хорошо чувствуют), и в этом тоже какой-то свой смысл, который мы не можем или не хотим разгадать. Мы принимаем их за таких же, как мы, а они нечто иное. Они, похоже, и в мир-то приходят, чтобы показать, каким должен быть человек и какому пути он должен следовать, и уходят, не выдерживая нашей неверности долгу, идеалам, слову – вообще нашей неверности».

Распутина поразила феноменальная одержимость, полное самозабвение и сходное отношение к проблемам, ее ум «по-мужски точный, по-художнически богатый и по-женски красивый». Но окончательно покорило Распутина ее желание выделить проблему ответственности не только общества в целом, но и каждого поколения в отдельности за все, что мы делаем на Земле: «Это будет не прощание с прошлым, потому что я не хочу с ним прощаться. О становлении этого прошлого как духовной потребности, как части нашей сегодняшней и будущей жизни…»

«На свою беду, я сам насоветовал ей это снимать, – печалился Элем Германович. – Она готовилась делать «Село Степанчиково». У них с Наташей Рязанцевой был готов сценарий, и они, можно сказать, были уже почти что в запуске. Но Лариса, видно, еще колебалась, окончательного решения не принимала. И вот сидим мы втроем на кухне, с нами наш сын Антон, еще маленький совсем. И идет у нас такой вроде полушутливый разговор, игра такая – мы объясняемся через Антона. Лариса говорит ему: «Спроси папу, какой фильм мне все-таки делать». Я отвечаю: «Передай маме, что «Село Степанчиково» ей делать не надо». – «А ты спроси у папы, почему не надо?» – «А потому не надо – скажи маме, – что для того, чтобы «Село Степанчиково» делать, надо иметь чувство юмора. А у нее – нету». – «А ты спроси, Антоша, что же тогда маме делать?» – «Скажи маме, что ей надо делать «Прощание с Матёрой». Если она хочет после «Восхождения» подняться куда-то еще выше, то это как раз для нее…»