Юрий Сушко - Подруги Высоцкого

Кто знает, может быть, тогда в ее душе проросли вещие строки любимого Андрея Платонова, который сказал: «Женщина и мужчина – это лица одного существа – человека: ребенок является их общей надеждой. Некому, кроме ребенка, передать человеку свои мечты и стремления; некому отдать для конечного завершения свою великую обрывающуюся жизнь»?..

Когда родился Антон, врачи поражались: у Ларисы оказалось столько молока, что она выкармливала еще четырех детей сразу. А старенькие акушерки шептались между собой, до чего же эта молодая мама похожа на Мадонну…

При появлении Ларисы в Малом Гнездниковском переулке, где, как в засаде, сидел Госкомитет по кинематографии, на нее смотрели как на сумасшедшую. Ведь армейское ГлавПУР (Главное политическое управление армии) уже вполне определенно высказался по поводу повести Быкова: к постановке данная вещь не рекомендуется. Даже прошедший всю войну фронтовик, бывший летчик штурмовой авиации, в мирные времена избравший такую милую профессию, как кинокритик, Ростислав Юренев воспротивился: «Я бы не хотел видеть на экране такой фильм – все в нем мрачно, безысходно, безнадежно. В сценарии все гибельно. Гибельна честная и мужественная прямолинейность Сотникова. Гибельно самоотверженное принятие на себя миссии старосты стариком Петром. Гибельна и борьба за жизнь – кто бы и как бы ни боролся…»

Сценарист Анатолий Гребнев как-то, проходя коридорами мрачного здания Госкино, неожиданно увидел Шепитько, уже несколько часов сидевшую у двери какого-то кабинета в ожидании приема у его хозяина: «Я посмотрел большой фильм, набегался тоже по кабинетам, возвращаюсь, а Лариса все так же сидит и ждет. Я не выдержал, спрашиваю: «Из-за чего ты тут так долго сидишь?» – «Толя, я хочу ставить то, что я хочу. А для этого надо вот так сидеть и ждать…»

Она без устали вышагивала по этим кабинетам, по всевозможным и невозможным инстанциям, твердя про себя: «Если я не сниму эту картину, это будет для меня крахом…»

Объясняла друзьям: «Помимо всего прочего, я не могла бы найти другого материала, в котором сумела бы так передать свой взгляд на жизнь, на смысл жизни… Для многих оказалось неприемлемым то, что этот фильм обрел свою форму в стилистике, близкой к библейским мотивам. Но это моя библия, я впервые в жизни под этой картиной подписываюсь полностью. Отвечаю за каждый миллиметр пленки…»

Когда сценарий был написан, вспоминал драматург Юрий Клепиков, и эти семьдесят страниц уже представлялись мне вполне законченным проектом фильма, Лариса двинулась по нему с карандашом с такой скрупулезностью и изматывающей придирчивостью, с такой изнурительной и дотошной неудовлетворенностью, с такой массой вопросов и замечаний, что я в отчаянии подумал: сценарий не получился! Я не сразу понял, что сотрудничаю с режиссером, имеющим не общеупотребимую, а свою, индивидуальную манеру работы с текстом и сценаристом. И не только со сценаристом».

Далее начался поиск актеров. С Сотниковым Лариса Ефимовна сразу определилась, выбрав на роль юного Бориса Плотникова. А вот с исполнителем роли Иуды-Рыбака пришлось помучиться.

Одной из первых возникла кандидатура Владимира Высоцкого. Они встретились. Лариса раскрыла перед ним свой замысел:

– История о том, как один предает другого, стара как мир и ассоциируется с библейской притчей. Во все времена были Рыбаки и Сотниковы, были Иуда и Христос. Я не религиозна, ты знаешь… Но раз эта легенда вошла в людей, значит, она жива, значит, в каждом из нас это есть… Я хочу показать, что мы не конечны, и сделать это путем не мистическим, а абсолютно естественным… Через выбор… Наш вечный выбор, определяющий жизнь нашу. За выбором стоит личность… Всем героям нашего фильма предстоит сделать выбор, и большинство из них предпочитает умереть ради другого… Поэтому и фильм называется «Восхождение»… Восхождение к высшей реальности… Хотя, честно говоря, мне бы хотелось назвать картину «Вознесение»… Но, боюсь, не поймут. Или, поняв, не пропустят…

– Знаешь, мне уже как-то доводилось заниматься подобной темой. Речь шла именно о предательстве, о проблемах выбора. Был такой фильм Столпера «Четвертый»…

– Да-да, я видела. По симоновской пьесе, кажется?

– Именно. Но, не в обиду Константину Михайловичу, драматургия у него там, конечно, слабенькая такая, лобовая, как говорится, пропаганда… Но все равно было интересно.

– Ладно, Володь, ждем тебя на пробы.

Высоцкий улыбнулся: «А ты, Ларис, меня тоже ставишь перед выбором. Я сейчас у Саши Митты начинаю в роли Ганнибала сниматься. Договор уже подписан. Ладно, разберемся… Попробуем, может, как-нибудь выкрутимся по времени… Поверь, Рыбак мне очень интересен, очень…

«Он ревностно относился ко всем пробам других актеров, – рассказывал Владимир Гостюхин, впоследствии сыгравший роль предателя. – Владимир Семенович тогда снимался в соседнем павильоне «Мосфильма» в картине «Арап Петра Великого» и каждую свободную минуту прибегал посмотреть – что происходит в павильоне Шепитько…»

Ей пришлось остановиться на Гостюхине. Автор повести Василь Быков, часто бывавший на съемочной площадке, как-то потом обмолвился об этом актере: «Сделал потом определенную карьеру в Беларуси, поддержал режим, за что был им облагодетельствован. А тогда действительно неплохо сыграл роль Рыбака, – должно быть, проявилась родственность душ…»

«Рыбак: Не может быть, выкрутимся! Слушай меня. Главное – одинаково говорить…

Сотников: Это бессмысленно…

Рыбак: Надо выкручиваться… Мне уже в полиции предложили… Что ты так смотришь? Я же говорю, прикинуться. Я ж тоже не лыком шит.

Сотников: Да ты что, Коль? Мы же солдаты. Не лезь в дерьмо – не отмоешься!

……………………………………………..

Рыбак: Значит, в яму – червей кормить? Так?!

Сотников: Это не самое страшное. Нет… Сейчас не об этом. Теперь я знаю. Знаю. Главное – по совести с самим собой.

Рыбак: Дурак ты, Сотников! Еще институт кончил… Я жить хочу! Бить их, гадов! Солдат я! А ты – труп. Только упрямство в тебе осталось. Какие-то принципы!

Сотников: Тогда живи – без совести можно…»

Бдительные надзиратели при сдаче фильма стали обвинять его создательницу в том, что она умышленно превратила партизанскую повесть в «религиозную притчу с мистическим оттенком». Велено было убрать религиозную музыку Альфреда Шнитке, любые иные намеки на библейские сюжеты. Много говорилось также о натурализме, смаковании человеческих страданий.

С упреками в излишней жестокости Шепитько соглашалась. Но как? «Действительно, стилистика «Восхождения» неудобна для восприятия. Но я намеренно шла к этому. Нельзя притчу о смысле жизни и смерти, историю подвига заворачивать в сладкую облатку. Искусство ведь должно «взрывать» человека изнутри… Почему мы так любим смеяться – до колик, до слез – это прекрасно, смех очищает легкие – и почему, ну почему мы так боимся в наших фильмах отчаяния, ярости и страданий? Ведь это очищает не легкие, а душу, это улучшает в нас человеческое, как говорил Довженко, помогает нам прозревать, спасает нас от нравственной глухоты».