Альбер Бенсуссан - Гарсиа Лорка

Под конец своего пребывания у озера, в письме своему другу Анжело дель Рио, с которым Федерико вскоре встретится в окрестностях Нью-Йорка, он тепло отзывается о гостеприимном семействе Каммингс: «…они полны самой очаровательной доброты», — но затем упоминает, «с понижением на бемоль», о «бесконечной грусти» Вермонта и уточняет даже: «Этот лес и озеро погружают меня в состояние поэтической безнадежности, которую трудно в себе побороть». Вечерами и даже по ночам Федерико пишет, пишет — это будут две его «Поэмы озера Эден Миллс», которые составят четвертую часть его «Поэта в Нью-Йорке». Этот пейзаж, поначалу бывший таким освежающим, хотя и немного грустным, особенно для человека с юга, теперь вызывает у поэта бесконечную меланхолию, изливающуюся в слезах:

Я плачу, когда говорю свое имя, —я роза, дитя и печальная ельу берега этого грустного озера —ведь южную кровь не обманешь.

О какой «правде крови» говорит он? Поэт постоянно возвращается мыслью к своему детству, к тому невинному времени, когда он был своим на чудесном пиру природы. Он топчет эти чужие «тонкие мокрые папоротники» и слышит в себе «древний голос» родной природы, «не знающей горького вкуса». Здесь, на севере, он вспоминает себя школьником и, возможно, даже жертвой насмешек своих однокашников, которые считали его слишком деликатным и нежным, — эти воспоминания тоже вызывают у него слезы:

Я плачу: ведь сам я плакать хочу —Так плачет ребенок на задней парте.

Ярко выражено здесь то давнее, детское его чувство глубокой отчужденности, отделенности от других людей. И теперь, посреди девственной прерии, рядом с сильным другом-защитником, он взволнован до слез и говорит о себе как о «раненом пульсе, что отражает иного мира биенье». Это всё те же его поиски правды, жажда заглянуть по ту сторону видимых вещей, по ту сторону лжи — чтобы дойти до подлинной сути жизни. Поиск правды и ведет его в творчестве начиная с самых первых его шагов, будь то «Мариана Пинеда» или первые наивные стихи, или «Поэмы канте хондо», — потребность петь всей душой, быть настоящим, сказать правду о «театре» нашей жизни.

ПОХВАЛА УОЛТУ УИТМЕНУ

О славный мой Уолт Уитмен, —ты спишь, простершись у Гудзона,упершись бородою в полюс,раскрыв свои объятья всем.

Филип Каммингс познакомил Лорку с творчеством Уолта Уитмена (1819–1892). Федерико раскрыл свою душу молодому другу-поэту, доверил ему свои сомнения, тревоги, свои страдания — из-за того что он «другой», на которого в родной Испании часто показывали пальцем. И еще — свое отвращение к притворству, к необходимости обманывать близких людей, в Мадриде или Кадакесе: ведь он разбивал этим обманом их сердца, — когда, например, расхваливал в письмах матери красоту и очарование Аны Марии Дали. Даже в Нью-Йорке его поведение ввело в заблуждение доверчивого соседа по этажу, Джона Кроу, — тот в своей книге «Федерико Гарсиа Лорка», опубликованной в 1945 году издательством Калифорнийского университета (Лос-Анджелес), представил Лорку этаким неизменным весельчаком, волочащимся за юбками, «специалистом по раздеванию девушек». Сам Федерико не мешал своим американским почитателям верить, что его знаменитая поэма «Неверная жена» из «Цыганского романсеро» рассказывает о действительном случае, героем которого был он сам — напористый, мужественный, покоряющий женщину, подчиняющий ее всем своим желаниям и капризам… И вот уже американский автор вовсю расписывает нам какого-то немыслимо захватывающего Лорку с его ночными оргиями: «… Он пил, ласкал девушек, встряхивался как сильное молодое животное и, казалось, получал от всего этого истинное наслаждение». Невозможно быть дальше от истины, чем этот американский «биограф»…

Вскоре Федерико смотрел на Нью-Йорк уже глазами Уолта Уитмена и нескольких американских друзей. Промышленный город, отупляющий труд, рабочие, грязные, в поту, шум и толкотня — всё это было уже заклеймено, и намного раньше, Уолтом Уитменом, который в своих «Листьях травы» постоянно призывал вернуться к природе. Смысл его поэм был передан Лорке лишь устами его собеседников — ведь у него серьезные проблемы с английским языком. «Благодаря» этому мы не найдем в его поэзии прямых подражаний Уолту Уитмену — просто некоторые строки из его «Оды Уолту Уитмену», созданные прямо на месте, в Нью-Йорке, передают его искреннее восхищение самым большим американским поэтом XIX века. Например, когда он, порицая суету огромного делового города, пишет: «Никто не хотел быть рекой, никто не любил листву» — он этим отвечает создателю «Leaves of the Grass», который так «мечтал быть рекой».

Известно, что Уитмену в тогдашней пуританской Америке, — не менее, а возможно, и более жесткой в своих нравах, чем Испания, — нелегко было говорить о своей гомосексуальности и жить с ней. Он любил молодых ребят, рабочих или кучеров (в XX веке это будут «дальнобойщики», обычаи которых станут своеобразной мифологией). Не имея, однако, возможности открыто признаться в этом, он «облекал в платье» объект своей любви — писал «моя любимая» вместо «мой любимый». Он резко осуждал мужчин-проституток, так называемых «теток», — и Лорка проявляет солидарность с ним в своем многоязычном памфлете:

Я против вас: вы льете в душу юныхваш горький яд — то капли грязной смерти.Я против вас повсюду, где вы есть:«faenes» вы в Америке,«pajares» вы на Кубе,и «jotos» даже в Мехико,«sarasas» вы в Кадиксе,«apios» вы в Севилье;вот «cancos» вы в Мадриде,и «floras» в Аликанте,вы есть и в Португалии —вы там «adelaidas».Вам, «теткам» в целом мире,скажу я так:убийцы вы детей!

Негодование Лорки чрезвычайно сильно: оно пропорционально тому осуждению, которое тянулось шлейфом за ним самим. Ему омерзительна эта сторона мужской любви: он тут же вспоминает свое первое знакомство с «Пиром» Платона. В Уолте Уитмене он нашел подлинного защитника чистой дружбы-любви между мужчинами — обогащающей, творческой, потому-то его поэма и заканчивается красивой метафорой: «Да будет царство колоса».

Федерико тонко прочувствовал стансы Уитмена, источники его вдохновения, и оставил нам трогательное свидетельство почитания этого поэта — реминисценцию поэмы Уитмена, которую, возможно, читал ему Филип, — «Могучая птица на крыльях свободных»:

Как наяву, тебя вижу сейчас,Уолт Уитмен, старик чудесный:в твоей бороде копошение бабочек,и плечи, стертые лунным светом,и бедра девственные Аполлона,и голос твой — как колонна пепла.Старик, прекрасный, как туман,Твой стон подобен зову птицы…

Настоящий друг-мужчина, — утверждает Лорка, следуя тропой, проложенной его знаменитым предшественником, — стремится к жизни нормальной, чистой, естественной, не имеющей ничего общего с теми уничижительными ярлыками, которые наклеивали на нее в тогдашней Испании (особенно если вспомнить оскорбительные намеки в «Андалузском псе») и которыми марали в грязи благородные чувства, испытанные им к друзьям — Сальвадору и Эмилио.