Тудор Аргези - Феодосий Видрашку
Тудор Аргези находит способ обратиться к новому королю — он адресует ему несколько записок попугая Коко, называя их «королевскими планетами».
«Обыкновенные короли принадлежат двору или особой надстройке. Определенная социальная категория накладывает лапу на короля, заявляет о своей монополии над ним, как врач над своим больным. Политические партии и могучие группировки превращают монарха в своего пленного, и тогда сила и всемогущество короля переходят в собственность узкого круга людей. И вот этот круг, а скорее всего клан, защищенный от народа частоколом штыков, финансируемый банками и вооруженный «незыблемыми принципами», призван осуществлять государственную власть. А под властью находится так называемый народ — эта мягкая мостовая из живой плоти и горячей крови, по которой должна катиться в полной безопасности и без тряски государственная колесница».
Аргези пытается объяснить королю, что страна ждет от него отмежевания от партий промышленных и финансовых магнатов, советует ограничить аппетиты и обуздать разгул всемогущего клана буржуазии.
«Мы обращаемся к вашему величеству на Ты, как к самому господу богу, — пишет Коко. — Народ надеется, что Ты услышишь его».
Аргези приглашает короля посмотреть страну, где среди моря созревающей пшеницы бродит согнутый как серп жнец — нищий и голодный крестьянин. «Он обескровлен, села и города представляют собой сплошные кладбища, посыпанные мертвой золой. Сквозь эту золу пробиваются лишь дурман, колючки, трилистник и репейник. Растения эти — своеобразное олицетворение чесотки и туберкулеза, прочно укоренившихся в сельских землянках в то время, когда по улицам Бухареста мчатся пятнадцать тысяч роскошных лимузинов и введено одностороннее движение, как в Париже.
Видел ли Ты, о могучий король, детей, собак и животных, блуждающих по живописнейшим, сказочно плодородным просторам страны? Все живое будто только что вышло из подземной лечебницы, где искало и так и не нашло исцеления. Понял ли Ты, о превеликий король, почему народ, живущий на такой богатой земле, доведен до крайней нищеты, ходит голодным и босым?..
Наши воды хранят столько рыб, что можно накормить ими всю Европу. Арбузы и дыни размножаются и прибавляют в весе как поросята. Стада быков, коров и овец пасутся на богатейших лугах среди живописных гор и долин. Шелка, мед и вина залеживаются в переполненных господских складах. Из глубочайших колодцев бьют фонтаны черной жирной нефти. Леса стонут от зверья и прочего богатства. А человек ходит в лохмотьях и не знает, куда деть глаза от стыда за то, что он гол, бос, голоден и болен. Мы могли бы быть народом миллиардеров, а являем собою племя пущенных по миру нищих.
Что-то прогнило в глубинах нашего государства, о Мудрейший из королей!»
Но призрачные надежды на короля улетучились столь же быстро, как и возникли.
В условиях глубочайшего экономического и политического кризиса и подъема рабочего движения в 1929–1933 годах меняется восемь правительств. В борьбу за власть вступает и Николае Йорга, он создает политическую группировку «Национальный союз» и под ее знаменем занимает пост премьер-министра. Как отмечается в «Истории Румынии»[38], правительство «Национального союза» Йорги «с твердостью осуществляло мероприятия, целью которых являлось перекладывание трудностей экономического кризиса на плечи трудящихся, оно с ожесточенностью защищало интересы господствующих классов». Приход Йорги к власти еще более наглядно показал истинную цену его буржуазных теорий национального единства. Авторы «Истории Румынии» пишут, что правительства того времени, в том числе и правительство Йорги, «приняли целый ряд антирабочих законов, создали новые полевые суды для рассмотрения дел и осуждения революционных элементов, приступили к ликвидации единых профсоюзов и подавляли любые открытые проявления недовольства. Для предотвращения революционной пропаганды правительственные круги запретили демократическую прессу и деятельность демократических организаций. Террор, военное положение и цензура являлись главными средствами осуществления государственной власти. Для того чтобы иметь под руками ударную силу для подавления революционных выступлений, румынская буржуазия поддерживает создание откровенно фашистской организации «Железная гвардия».
В новом качестве — премьер-министра и министра просвещения — Николае Йорга разъезжает по стране с шумной когортой советников и помощников.
Все трудней и трудней становится «Запискам попугая». То из одного, то из другого уезда поступают сообщения о конфискации номеров «Записок» полицией, о запрещении их распространения. С присущим ему юмором Коко просит у читателей «увольнительную» на неопределенное время. Но и после прекращения выхода «Записок попугая» премьер-министр и одновременно министр просвещения Николае Йорга то и дело нападает «на бывшего попа». Но Аргези будто обретает от этих нападок новые крылья, он работает не покладая рук, потому что вопреки враждебному буржуазному хору произведения Аргези пользуются невиданным спросом и издатели требуют от него новых и новых книг. Томики, на обложке которых значится «Тудор Аргези», распространяются мгновенно.
Автор не ставил перед собой задачу показать панораму развития румынской литературы, в русле которой развивался и мужал талант Тудора Аргези. Современниками Аргези были великий романист, мастер реалистической прозы Михаил Садовяну, романисты Ливиу Ребряну, Чезар Петреску, Камил Петреску, Гортензия Папагат-Бенджеску, поэты Лучиан Блага, Джеордже Ваковия, Адриан Маниу, крупнейшие литературные критики Джеордже Кэлинеску и Тудор Виану. Аргези гордился тем, что на борьбу против подымающегося фашизма рядом с признанными мастерами румынской литературы вставали молодые писатели, недавние авторы боевых выступлений на страницах «Записок попугая»: Джео Богза, Александр Сахия, Еуджен Жебеляну, Михай Бенюк. Именно они стали основоположниками зарождавшейся пролетарской литературы.
В преддверии классовых боев румынского рабочего класса 1933 года стихотворение Аргези «Калигула» обретает новый смысл.
«Пух волны качает тихо лебедей блаженно-сонных, муравейник звезд и гнезда белоснежные перин; упадет звезда в стремленье скрыться в их крылах смеженных, лебедь голову подымет, словно лилия глубин. Благодетельные руки хлеб, чужим трудом добытый, в полночь им с моста бросают — руки, чуждые мечтам. Лучше пусть поголодают, голубой луной омыты! Лебеди, пусть тот,
