Скотт Паттерсон - Кванты. Как волшебники от математики заработали миллиарды и чуть не обрушили фондовый рынок
17 миллионов долларов.
— Великолепно, — сказал Мюллер. Так он и думал. Все действительно было великолепно.
Он улыбнулся и отбросил с глаз локон песочных волос, поднимая бокал за дальнейшее процветание команды квантов, собравшейся вокруг него на острове. Совсем неплохо для еще одного дня, проведенного на пляже.
Мюллер яростно продирался к офису Morgan Stanley через хитросплетение Таймс-сквер. Он сжал зубы и глянул вверх. Буря прошла, солнце снова сияло. Впечатляющий профиль инвестиционного банка возвышался перед ним на фоне безоблачного синего неба.
Вот он: Бродвей, дом 1585, штаб-квартира Morgan Stanley. Небоскреб возвышался над площадью Даффи в самом центре манхэттенского Мидтауна. Его строительство было завершено в начале лихих 1990-х. Небоскреб вмещал почти 300 тысяч квадратных метров офисных площадей на 42 этажах. Несколько этажей над рядом магазинов, в три ряда с восточной стороны башни — бегущая строка с постоянно меняющимися данными. Цены на акции, валюту, срочные сообщения со всего мира. Гигантский небоскреб казался коренастым биржевым брокером, которому так и хочется наехать на разукрашенные неоном башни на Таймс-сквер, съежившиеся у его мощных ног.
При виде здания Мюллер все еще ощущал трепет. Он, куда больше чем многие из здешних сотрудников, знал, какова на самом деле торговая мощь этой устрашающей постройки. С помощью километров бесконечно ветвящегося оптоволокна и множества спутниковых тарелок, которые как грибы торчали по всему зданию, эта башня из стекла и камня была подключена к финансовым рынкам всего мира, напрямую связана с Денежной сетью.
Трейдеры из здания на Бродвее, 1585 покупали и продавали опционы на японские корпоративные облигации, деривативы, привязанные к европейской недвижимости и западнотехасской нефти, миллиарды в различной валюте — от Канады до Зимбабве или Перу, а также странные доли закладных по высокорисковой ипотеке и ипотечные деривативы. И, конечно же, акции. На миллиарды долларов.
Мюллер быстро вошел в просторный кондиционированный холл Morgan, спасаясь от царившего снаружи хаоса, приложил карту сотрудника к датчику электронного турникета и заскочил в лифт, который отвез его в средоточие высоких трейдинговых технологий PDT.
Лифт остановился на седьмом этаже, и Мюллер вошел в холл, проведя своей картой по датчику на закрытой двери офиса PDT.
Он быстро прошел мимо постера группы Alphaville, который висел в офисе PDT уже не меньше десяти лет, и вошел в свой офис. Он включил несколько компьютеров и терминалов Bloomberg, дававших ему доступ к информации практически по любой ценной бумаге в мире. После быстрой проверки ситуации на рынке он взглянул на P&L фонда.
Дело было плохо. Ситуация накалилась до предела. Алгоритмические фонды повсюду лопались, как жуки под гусеницами бульдозера.
Мюллер поговорил о происходящем с другими менеджерами: позвонил Эснессу и подробно допросил его о делах в AQR; попытался узнать, есть ли у кого-то информация о том, что творится в Goldman Sachs.
У всех были свои версии. Но ответа не знал никто. Все боялись, что ущерб станет непоправимым, если спад будет продолжаться еще долго.
Поползли слухи о катастрофе. Американский рынок недвижимости катился под гору. Банки вроде Bear Stearns и UBS, а также хедж-фонды по всему миру несли колоссальные убытки. На рынках акций царили хаос и паника. Катастрофа субстандартных кредитов растекалась по Денежной сети и мутировала, как странный электронный вирус. Система начала давать сбои, когда сложные, детально продуманные творения квантов вышли из-под контроля.
Однако убытки росли, а первопричина катастрофы оставалась неизвестной.
Но как сильно происходящее ни поразило мир финансов, за его пределами никто не обращал внимание на ситуацию. Более того, инвесторы на Мейн-стрит понятия не имели об историческом коллапсе на Уолл-стрит. Аарон Браун в AQR не мог удержаться от смеха, слушая комментаторов на CNBC, обсуждавших странные движения акций, но не имевших ни малейшего представления о том, что же скрывалось за этой волатильностью. На самом же деле, как понял Браун, кванты и сами до сих пор не разобрались, в чем причина.
Все это время Браун старался настроить системы AQR так, чтобы рисками фонда можно было управлять. В тот вторник он решил ночевать в офисе на небольшой кушетке около своего рабочего стола. Он был не одинок. Около полуночи он вышел из своего кабинета с красными от непрерывного вглядывания в цифры на мониторе на протяжении последних двадцати часов глазами. В офисе царила лихорадочная активность. Десятки измученных квантов хлебали кофе, воткнув в уши наушники своих плееров, и как заведенные стучали по клавиатуре, сбрасывая позиции фонда по всему миру. Это было странное зрелище. Офис был почти таким же оживленным, как и днем, только снаружи была кромешная тьма.
И все же внешний мир ничего не знал о происходящем. Одним из первых, кто заговорил об этом открыто, был малоизвестный исследователь, работавший на Lehman Brothers.
* * *Мэтью Ротмана[135] все еще слегка шатало после бессонной ночи в самолете до Сан-Франциско, когда он во вторник утром входил в офис потенциального клиента. Старший специалист по алгоритмическим стратегиям Lehman Brothers был в деловой поездке на Западном побережье и расхваливал перед клиентами модели, над которыми он весь прошлый год корпел в офисе денно и нощно, включая выходные. Пришло время жатвы.
Пока Ротман, коренастый мужчина средних лет с круглым лицом и кудрявыми темными волосами, вместе с ноутбуком и багажом сидел в приемной клиента (у него не было времени заскочить в гостиницу Four Seasons, где он остановился), он с удивлением размышлял о странной активности на рынке, которую наблюдал накануне. Его алгоритмические модели получили мощный удар, о причинах которого ему ничего не было известно.
Он резко вскочил со стула от испуга. Трейдер, которого он ждал, бежал к нему с перекошенным лицом.
«О господи, Мэтью, — воскликнул он, таща его за собой в офис. — Ты видел, что творится?» Он указал Ротману на свой портфель ценных бумаг. Тот резко падал. Происходило что-то ужасное, чего раньше никто не видел.
Ротман был в замешательстве.
Его миссия вылетела в трубу. Никто не хотел слышать о его чудо-моделях. Ротман в тот день посетил еще несколько фондов. Началась кровавая резня.
И это было необъяснимо. Ротман свято верил в эффективность рынков. В Чикагском университете он учился у Юджина Фамы и ожидал, что рынок будет вести себя в соответствии с четкими алгоритмическими моделями, на создание которых он положил всю жизнь. Но то, что наблюдалось в реальности, ни одна модель предсказать не могла. Все вокруг теряли деньги. Любая стратегия рушилась. Это было уму непостижимо.
В тот вечер Ротман со своим другом Асриэлем Левином ужинал в японском ресторане в центре Сан-Франциско. Левин когда-то управлял флагманским алгоритмическим фондом 32 Capital в сан-францисской Barclays Global Investors, крупнейшей инвестиционной компании в мире. В конце 2006 года он открыл свой хедж-фонд Menta Capital. «Ази», как называли Левина, был одним из талантливейших квантов. Ротман считал, что в такой критический момент возможность узнать мнение Левина была большой удачей. За суши и вином они обсуждали, что же могло вызвать обвал. К тому моменту, когда им пришлось остановиться — ресторан закрывался, — у них была рабочая гипотеза, которая окажется пророческой.
Какая-то одна очень крупная инвестиционная компания получила мощный удар от субстандартных активов. Это, в свою очередь, могло спровоцировать требование поддержания маржи со стороны первичного брокера.
Требование поддержания маржи. Эти три слова внушают ужас в мире финансов. Инвесторы часто берут деньги взаймы у первичного брокера, чтобы купить активы, например пакет закладных по высокорисковой ипотеке. Они используют для этого маржинальные счета. Если стоимость активов падает, первичный брокер звонит инвестору и просит внести дополнительную сумму на маржинальный счет. Если денег у инвестора нет, ему приходится продавать что-нибудь, чтобы их получить: что-то ликвидное, от чего можно быстро избавиться. Самые ликвидные ценные бумаги — чаще всего акции. Ротман и Левин решили, что попавшей в беду инвестиционной компанией был мультистратегический хедж-фонд из тех, что балуются всеми видами инвестиционных стратегий, известных человечеству — от фьючерсов на валюту до высокорисковой ипотеки. А пусковым механизмом, по их предположению, мог стать обвал в сфере субстандартного кредитования.
Когда пошли на спад хедж-фонды Ральфа Чьоффи в Bear Stearns, снизилась стоимость всех субстандартных CDO. Рейтинговые агентства, такие как Moody’s и Standard & Poor’s, тоже снижали рейтинги крупных партий CDO, урезая их стоимость и вызывая еще больше вынужденных продаж. На Уолл-стрит посыпались постоянные требования поддержания маржи к фондам с существенными позициями по субстандартным кредитам.
