Алексей Новиков - Рождение музыканта

Нехитро сколочена балалайка: на четырех кленовых досочках три струны живут, а, поди, угонись за ней!

Ты нам ключик выноси,Будем зиму замыкать,Станем лето выпускать,Он люли, люли, люли!..

Поет балалайка на все три струны, заливается удалая на все четыре досочки:

Эх ты, пташечка-полеташечка,Подернем!..

Подёрнули струны жаром, разлетелись во все стороны от струн искры. Искры вверх метнулись, зажгли смоляную бочку на высоком шесте. От искры вспыхнула у качелей песня:

Не цветами сине море расцветало,Расцвета то сине море кораблями…

Взмыл от качелей первый голос и поднялся выше смоляных огней. А следом за ним гурьбой побежали подружки-голоса, сладились, поровнялись – и разлилась-разгулялась песня. Не цветами новоспасский луг расцвел, расцвело на лугу песенное царство! Теперь пойдет, теперь только слушай – не зевай.

Михаила Иванович отошел от столов и присел у качелей. Хорошо поют в Новоспасском! Ельнинские песни на всю Смоленщину звенят, а от Ельни песельницы в Рудне повелись да в Сухом Починке. От Сухого Починка и до Новоспасского недалеко. В Новоспасском песенную славу тоже не уронят.

Пойте, девицы, пойте, красные. Выходи, песня, во луга гулять! Песня через леса и горы перешагнет. Песня мила друга повсюду отыщет. Придет мил друг девицу лентами-атласами дарить. На травушке на муравушке три ленточки в ряд лежат. Которую же ленту девице на любовь принять?

Не хочу ленты в сто рублев,Не хочу ленты в тысячу,Не возьму и той, которой цены сметы-нет.

Да что ж тебе, девице, надобно? Каким дивом тебя дарить?

Я тебя люблю, тебя, молодца, возьму,Тебя, милого, люблю,Тебе, храброму, смерти нет!

Вот какие девицы на Руси цветут! Тут и Филькина балалайка не выдержала. Повела балалайка плечом, а Филька ее через руку перекинул и смаху опять на струны попал – струны в пляс пошли.

А как нонеча усыПоявились на Руси,А вы, братцы усы,Удалые молодцы!..

– В Звездочку ходи! В Звездочку уважь! – кричат от столов.

А можно и в Звездочку. В Звездочку-присядку так ходят. Вылетит парень и ударит оземь. А потом вверх рванется, словно звезду с неба добыть хочет. До звезды достанет – и опять оземь:

– Выходите, красные, со мной плясать!

– Хитер ты, молодец, небесную звезду добыть, а ну-ка, меня достань!

Девица по кругу ветерком летит, парень за ней вихрем вихрит, под каблуком земля горит.

– Берегись, опалю! Опалю, а тебя, красная, добуду!

От того жару в бочках смола кипит, от того жару новые бочки сами загораются… Подернем!

Ходит по лугу Звездочка, ходят по небу звезды, пляшут в небе смоляные огни.

– Жги новую бочку!

– В коромысло! В дым! Запаливай!..

Пляшут со смоляными огнями звезды, а у столов деды сидят.

– И мы в Звездочку ходили!.. Ах вы, братцы усы, удалые молодцы!

– Запаливай! В коромысло! В дым!

Вот как в Звездочку ходят. Эх, гори, душа!

Но уже догорают последние смоляные бочки. Со скрипом остановились неугомонные качели. Опустели столы, и на луг робко заглянула утренняя зорька. Не рано ли ты, зорька, поднялась?

Рано! Еще нет угомону на Филькину балалайку. Снова зовет, снова на круг приглашает.

– Справим, братцы, злодею Палиёну поминки.

Вышли на круг запевалы:

Палиён в Расею рвался,Полонить нас обещался…– Ай да Палиён!

Запевалы плыли по кругу друг другу навстречу.

Для великого походуНе жалел солдатам рому…– Выпей, закуси!

Слово за слово угощала песня незваного гостя той самой закуской, которую поднесли ему в Москве:

Без штанов бежал, без шляпы,Голы ноги у собаки…– Вот так Палиён!..

Пели на Смоленщине о Двенадцатом годе разные песни: песни-были, песни суровые, пели и шуточные. Почему не пошутить? Делу – время, потехе – час. Дела своим чередом идут. Много ли лет прошло с тех пор, как побывал на Руси враг? Мало прошло лет. А много ли сделано? Ой, много!

Восстали из пепелищ деревни, на иной кровле уже и петух-вертун машет резным крылом.

Во все стороны залегли новые пашни. Кто жив – пашет, кто подрос – пашет. А кто из походов не вернулся, того в первой борозде навечно поминают: «Был бы и ты пахарь добрый!..»

Россияне выстояли. Цветет русская земля, и летит по всему миру русская песня-быль:

На Руси молодцам смерти нет,На Руси врагу смерть!

В песню глянь – все увидишь. Новоспасский барчук в песни глянул – и совсем засмотрелся. И опять нипочем не созвать его с луга: не то в узорчатом терему гостит, не то Жар-птицу в руках держит.

Глава пятая

В то лето ожидали, что петербургский дядюшка Иван Андреевич непременно будет на побывку в Шмаково, но лето шло, а Иван Андреевич не являлся.

Пробовал Мишель осведомиться о Петербурге у батюшки, но с батюшкой до музыки нескоро доберешься. Правда, Иван Николаевич откликнулся на расспросы с полной охотой: рассказал сыну о министерствах и о комиссариатских департаментах, причем одни похвалил, а другие не одобрил. Потом перевел речь на Коллегию иностранных дел. В этой таинственной коллегии и предстоит вступить Михаилу Глинке на некое блестящее, но загадочное поприще.

– Дипломаты, Мишель, – наставляет Иван Николаевич, – великая сила! Ныне всей Европой движут.

Вот и жди от батюшки музыки, как раз дождешься!

– А слоновый двор в Петербурге есть?

– Какой слоновый двор?

– На котором слоны живут…

– Слоны?! А к чему бы тебе, мой друг, слоны? – Иван Николаевич куда более склонен вернуться к Коллегии иностранных дел. – Слонового двора, полагаю, нынче нет, то в старину было. А станешь, Мишель, дипломатом, на конгрессы поедешь! К чему же тебе слоны? Слоны – пустое. Охочий человек из мухи слона смастерит, а много ль в тех слонах проку?

В том Мишель с батюшкой не спорит. И слоны понадобились ему единственно для того, чтобы отъехать подальше от европейских конгрессов. Но как же все-таки пробиться поближе к музыке? Спроси у батюшки про музыку прямиком, он только рукой махнет: нашел, мол, для рассуждения предмет! Стало быть, снова нужно трогаться в дальний объезд.

– А хороши ли, батюшка, в Петербурге театры?

– Театры, друг мой, точно, примечательны! На представления собираются, скажу тебе, сотни, а пожалуй, и тысячи людей. Можешь ты этакое многолюдство обнять? Ввечеру катят к театру кареты, сани, возки; форейторы кричат, кучера…

– И поют?

– Кто поет? – удивляется Иван Николаевич. Ему невдомек, что, не дождавшись театрального съезда, Мишель давно перебрался с площади в самый театр. – Да кто же поет? – переспрашивает Иван Николаевич.