Геннадий Козлов - Грустный оптимизм счастливого поколения

Я тоже лежал в кресле, не проявляя большого интереса к дальнейшей жизни. Было такое ощущение, что в десне образовалась воронка, как если бы зуб удаляли динамитом. Это чувство подкреплялось и реакцией врача, с содроганием смотревшего на достигнутый результат. Чтобы как-то скрыть следы злодеяния, он запихал в образовавшуюся в десне яму тряпку, пропитанную жидкостью с резким запахом йода.

На этом первый раунд удаления был завершен; мне велено было явиться на осмотр на следующий день, а сестре – предупредить остальных больных об окончании приема. Необходимости в последнем, впрочем, уже почти не было. За время операции, показавшееся мне вечностью, большая часть пациентов куда-то исчезла, а двое оставшихся просто хотели удостовериться, что я таки жив. Они не задали мне никаких вопросов, поскольку и так все слышали через тонкую дверь. А воображение наверняка нарисовало им картину происходящего еще более ужасную, чем была кровавая действительность.

Домашние немало удивились и встревожились моим состоянием, но я бодрился и в глубине души был даже горд, что так достойно перенес серьезное испытание. После заморозки вся челюсть болела, а от тряпки во рту стоял мерзкий запах. Постепенно она начала вылезать наружу и противно болтаться, пока не вывалилась вовсе. Есть, понятно, я ничего не мог, и только изредка попивал чаек, наклоняя голову набок.

Утром следующего дня врач встретил меня с каким-то нервным удивлением. В нем, видимо, теплилась надежда, что больше я у него никогда не появлюсь. Однако он меня явно недооценивал, в то время я еще свято верил в высокие достоинства нашей медицины в целом и каждого врача в отдельности.

Хождение мое продолжалось две недели, но положение дел только усугублялось. Рана загноилась, и все другие жизненные проблемы отошли на второй план. Врач тоже с каждым моим появлением грустнел все больше, пока вовсе не заболел.

К счастью, он был не единственный в поликлинике хирург, и меня направили на этот раз к пожилой женщине. Увидев результаты трудов своего коллеги, она не смогла скрыть замешательства. Тем не менее в лечении не отказала, и уже через неделю дело пошло на поправку.

Примерно через полгода подошла очередь второго зуба. Он был в точности таким же, как и предыдущий, только находился с противоположной стороны. В регистратуре меня пытались направить снова к известному мне специалисту, но тут я впервые проявил характер и попросился в более приятные женские руки. Врач встретила меня как старого знакомого, предупредив, что удаление может быть не простым, и попросила потерпеть.

Я знал, на что шел, и на быстрый успех не рассчитывал. Но здесь подтвердилось общее правило: когда готовишься к худшему, судьба оказывается милосердной. Буквально через пару минут расколотый зуб валялся в ванночке, а я живой и почти невредимый покидал кабинет.

Таким образом, и работу хирургов-стоматологов над моим организмом можно с некоторыми оговорками отнести к успешной. Естественно, я чувствовал себя в долгу перед этим серьезнейшим разделом медицины.

Возможность возвратить долги хотя бы частично вскоре представилась. Связана она была с высокочувствительными датчиками температуры, которые мы разработали для своих опытов над кристаллами. Оказалось, что о них давно мечтали нейрохирурги. Дело в том, что температура в различных частях мозга неодинакова, и было предположение, что путем ее измерения можно определять границы опухоли.

Мы согласились помочь, но лишь при том непременном условии, что к операциям на людях мы никакого отношения иметь не будем. Нас заверили, что всю методику сначала отработаем на собаках, а потом хирурги смогут работать и без нас.

Однако к моменту, когда прибор был готов, собак под руками не оказалось, а больных было сколько угодно. Для убедительности нам показали этих несчастных и объяснили, что наш прибор для них последний шанс.

Деваться было некуда, и я в третий раз переступил порог операционной, но теперь в новом качестве.

События развивались здесь по-деловому. Больной уже покоился под наркозом. Зеленкой на выбритой голове была обведена область вскрытия размером с теннисный мячик. Удалив кожу, женщина, проводившая операцию, взялась за дрель и довольно ловко обсверлила по периметру всю отмеченную область черепа. Затем стамеской она перерубила оставшиеся перемычки, и в образовавшемся отверстии вздулся полупрозрачный пакет с мозгом. Его вскрыли, и глазам открылся сам мозг, красиво переплетенный многочисленными кровеносными сосудами.

Все происходило настолько обыденно, что я не только не упал в обморок, но даже и не оторопел от увиденного. Только болезненное чувство сострадания к пациенту, которого я, к счастью, до этого не видел, несколько сковывало и нервировало.

Судя по вздутию, опухоль оказалась довольно большой. По внешнему виду она почти не отличалась от здоровой ткани. Наш термометр показывал, что внутри опухоли температура остается почти постоянной. При углублении к центру мозга она изменялась на малые доли градуса, и четко заметить границу было трудно.

На всякий случай удалили побольше, с запасом. Оказывается, верхние доли мозга не несут ответственности за жизнедеятельность организма и функционирование его органов. Изменение же умственных способностей вообще никого не волнует, когда речь идет о жизни и смерти.

Подобным образом мы провели с десяток операций, но не могу сказать, чтобы наши термометры сильно помогли больным. После операций некоторые жили пару лет, и то не всегда. Неудачи расстраивали хирургов примерно так же, как нас неудачные эксперименты, в которых ломались или портилось исследуемые образцы. Существенной разницей было только общение с родственниками. Я больше всего боялся попасться на глаза людям, томящимся в коридоре в ожидании вестей из операционной.

Постепенно диапазон применения наших термометров стал расширяться и на другие типы патологий мозга. Однажды меня пригласили на операцию, в которой больному собирались нарушить ненужный контакт между полушариями, из-за которого он при ходьбе закидывался назад и падал. Для меня это было совершенно незнакомым делом, и, естественно, я поинтересовался у хирурга, насколько удачными бывают подобные вмешательства.

– Последняя операция прошла очень успешно, – ответил он.

– Что, больной перестал закидываться?

– Нет, не совсем. Его теперь закидывает вперед, но он не падает.

Новому пациенту тем временем просверлили в черепе отверстие, привинтили на голову координатное устройство, напоминающее корону, с длинной иголкой. Иглу предстояло ввести через полушария к мозжечку с очень большой точностью, ошибка здесь могла быть очень заметной после операции. По ходу дела приходилось делать рентгеновские снимки и корректировать продвижение иглы. На все это ушло так много времени, что врачи, утомившись, решили пойти перекусить, а меня на всякий случай оставили в операционной.