Питер Маас - Исповедь Джо Валачи

— Тебе повезло, — сказал ему Мауро, — потому что Фрэнка Лючиано недолюбливают. И чего ты с ним связался?

— Сам не знаю, — ответил Валачи и подумал: «Ну вот, весь наш синдикат летит к черту. Кто мог предполагать, что один член «семьи» станет обкрадывать другого, как это сделал Фрэнк».

Несмотря на то, что он основательно «залетел», как он выразился, Валачи все же надеялся, что кража Лючиано в значительной степени смягчит его собственную вину в рукоприкладстве. Но тут ситуацию осложнило новое и опасное обстоятельство. Несколько раз «суд» откладывался из-за болезни «лейтенанта» Джозефа (Джо Статена) Риккобоно, которому подчинялся Фрэнк. Лючиано относился к клану Винсента Мангано, где заместителем главы семейства был свирепый Альберт Анастазия. Стало известно, что вместо Риккобоно на «суд» явится именно он.

Эта новость, мягко говоря, расстроила Валачи. В беспощадном мире «Коза ностры» Анастазия был известен своей уникальной жестокостью. Он жил в особняке, обнесенном высоким забором, в Форт-Ли, штат Нью-Джерси, с прекрасным видом на реку Гудзон. Помимо других преступных «интересов», он единовластно правил прибрежными районами Бруклина и, по данным полиции, лично совершил или организовал огромное количество убийств с применением огнестрельного и холодного оружия или удавок. К тому же, как считал Валачи, Анастазия был столь же жесток, сколь и непредсказуем.

— Вот тогда-то я и задергался, — признался он мне, — но кто меня за это осудит? Все знали, что Анастазия просто бешеный. Он понимал только одно: убивать, убивать, убивать. Если к нему кто-нибудь обращался с жалобой на обидчика, он говорил: «Мочить, мочить!» Предсказать его поведение на «суде» было просто невозможно.

(Валачи привел несколько примеров того, как действовал Анастазия. Одним из самых жестоких преступлений, которое в течение многих лет не удавалось раскрыть местной полиции, было одно довольно известное убийство, тем более дикое, поскольку Анастазия не извлек из него никакой личной выгоды. Истина стала известна только после того, как Валачи стал давать свои показания. В 1952 году молодой житель Бруклина по имени Арнольд Шустер по дороге домой обратил внимание на человека, лицо которого показалось ему знакомым: он видел его на полицейском плакате с надписью «Внимание, розыск!» Это был Вилли Саттон, легендарный потрошитель банковских сейфов, значившийся в розыске по всей территории страны. Шустер сообщил об этом полиции, и Саттон был арестован. В итоге Шустер немного покрасовался в лучах славы, но 8 марта 1952 года был застрелен на улице неустановленным лицом. Полиция терялась в догадках, поскольку Саттон всегда был одиночкой и прочных связей с преступным миром не поддерживал. По версии Валачи, однажды Анастазия смотрел программу телевизионных новостей, в которой показали интервью с Шустером. Он чуть не задохнулся от ярости. «Терпеть не могу стукачей, — сказал он одному из своих подручных, — надо его замочить». Чтобы замести следы, впоследствии Анастазия убрал и самого убийцу Шустера, некоего Фредерико Тенуто. В ту пору Тенуто разыскивался ФБР как бежавший из тюрьмы заключенный. Его тело так и не обнаружили).

Когда Валачи приехал в ресторан Дьюка, у него немного поднялось настроение: ему сказали, что наверху находится сам Вито Дженовезе. Он как будто даже забыл об Анастазия. Об этом напомнил ему Тони Бендер, вводя его в комнату, где должен был вершиться «суд»:

— Ради Бога, помни, — зашептал ему Бендер, — когда Альберт будет говорить, помалкивай. Ты же знаешь его, прикуси свой язык.

За столом «суда» уже сидели Лючиано, Анастазия, его «лейтенант» Энтони (Чистильщик Чарли) Зангарра; Бендер и Валачи сели рядом. Анастазия сразу же взял бразды правления в свои руки и, как вспоминает Валачи, с самого начала «попер» на него.

— Какого хрена тебе надо? — заорал он. — Ты уже двадцать лет в нашей конторе. Тебе нет прощения.

Увидев, что его самые худшие предчувствия начинают сбываться, Валачи попробовал было защищаться:

— Альберт, я…

— Заткнись. Я уже сказал, что ты не мальчик в наших делах. Закон есть закон. И не тебе его нарушать. Ты знаешь, что из-за твоей дури могла начаться война между «семьями».

— Но, Альберт, это парень дурил меня, как хотел. Зажал около 18 тысяч.

— А я тебе про то и толкую, — рявкнул Анастазия, — начал ты за здравие, а кончил за упокой.

Лючиано улучил момент, чтобы хоть как-то защититься, Анастазия резко повернулся в его сторону:

— Я хочу знать, в каком состоянии сейчас твой кабак.

— В плохом, — ответил Лючиано.

— А почему?

Лючиано замешкался с ответом, и Анастазия не дал ему времени на раздумья:

— О'кей, я уже поинтересовался этим делом и знаю, что там происходит. Тебе повезло, что Джо просто накостылял тебе. Ну ладно, хватит. Давайте короче. Вы больше на паях работать не будете. Я решил, что кабак отходит к Джо. Сколько ты в него вложил, Фрэнк?

— Пятнадцать тысяч.

— Альберт, — заговорил Валачи, — я не хочу платить ему 15 тысяч долларов, он и так прикарманил солидную сумму.

— Это понятно, — отмахнулся Анастазия. — Никто ведь не говорит, что ты должен ему столько платить. Ты мне даешь 3500 долларов и кабак твой.

Лючиано начал было протестовать, но Анастазия резко оборвал его:

— Фрэнк, я свое слово сказал. Или ты берешь, что тебе дают, или вообще ни хрена не получишь.

Вдохновленный таким оборотом дела, Валачи решил закрепить свою победу:

— Альберт, а как насчет лицензии? Она выписана на его сына. Без лицензии на выпивку кабак — не кабак.

— Да, я об этом позабыл. Хорошо, что ты напомнил. С этих пор, Фрэнк, ты будешь следить за тем, чтобы твоего сына вдруг не лишили лицензии. Пока стоит ресторан, должна быть лицензия. И до тех пор, пока Джо в ней нуждается, она у него должна быть. Запомни, что я сказал. Если что-то будет не так, ответишь.

Анастазия встал из-за стола, поникший Лючиано спросил у Валачи:

— Когда я получу деньги?

— Сначала я разберусь со счетами; если что-то после этого останется, получишь сразу же. Если нет, то придется подождать. И не лезь больше ко мне. Как только ты открываешь свою пасть, мне снова хочется тебе вклеить.

Затем Валачи поднялся наверх, чтобы поговорить с Вито Дженовезе, которого он не видел уже около десяти лет. Они приветствовали друг друга нарочито по-дружески, пожали друг другу руки, Валачи произнес:

— Привет, босс. Рад тебя видеть. Отлично выглядишь.

— И отлично себя чувствую. Как поживают Милдред с малышом?

— Отлично, лучше некуда.

— А ты?

— Да вот, только что с «суда».