Татьяна Лиознова - Валентин Свининников
Думается, что всё это несравнимо с поистине всенародным признанием её фильмов простыми зрителями, которые и теперь ещё смотрят и пересматривают полюбившиеся им фильмы Лиозновой…
Автор. Людмила Васильевна, тяжело вам вспоминать о последних годах жизни Татьяны Михайловны? Но хочется, чтобы не только самые близкие друзья, её ученики, актёры, занятые в её фильмах, но и зрители, читатели лучше узнали, что её характер женщины-воина проявлен в её жизни до конца… Когда Татьяна Михайловна узнала свой диагноз, она же с ним не смирилась?!
Людмила Лисина. Мамуля всё понимала, но боролась за жизнь целых десять лет. Она прошла три больницы – Чазовский центр, Институт имени Бурденко и ЦКБ № 2. Казалось, последствия двух нейрохирургических операций уже позади, самое страшное преодолено. Стараниями Натальи Гундаревой, которая сама едва оправилась после болезни, Лиознову перевели в санаторий под Кубинкой. Но именно там – случайное падение, перелом лодыжки правой ноги. И – по второму кругу; Бурденко, ЦКБ № 2. Кости срослись правильно, но слабость в ногах не давала на них встать. У всех опустились руки… И тут появился доктор Дикуль. Он пообещал ей, что она будет танцевать в своём самом красивом платье на своём дне рождения. Только не уточнил, на каком…
Всегда готова помочь
Лечение в Центре реабилитации последствий травм позвоночника по методу Валентина Дикуля платное и отнюдь не дешёвое (три тысячи долларов в месяц). Она легла туда, отдав последние деньги. Потом попросила помощи у Никиты Михалкова.
«Когда до него дошло, что со мной, в какой я больнице, он сказал: “ Я прилетаю такого-то числа и в три часа буду у тебя”. И был!» – гордо рассказывала Татьяна Михайловна.
Таким образом, Союз кинематографистов России оплатил первый месяц лечения, Благотворительный фонд «Киноцентр» – второй.
На тренировках в клиниках Дикуля рыдали здоровенные мужики, а Татьяна Лиознова сказала: «Никто стона от меня не услышит». Её всем ставили в пример. Я с ужасом вспоминаю те тренажеры, на которых она трудилась через боль…
О процессе лечения сама Лиознова рассказывала так:
«Как будто девять подростков разобрали девять конструкторов. А инструктор обвешана коробочками с крючками и цепочками. Она подвешивает на эти цепи мои ноги, и я делаю упражнения – лежа подымаю ноги. Или поднимаю груз – 14 кило».
И ведь всё преодолела, пошла… Но болезнь продолжала наступать. Мамуля жила от больницы до больницы.
Но и тут она оставалась режиссёром, придумывала и вовлекала людей в различные ситуации. Например, на полгода притворилась глухой. И всем – врачам, сиделкам, даже близким – приходилось общаться с ней жестами. Ей было так интересно за нами наблюдать! При мне мамуля, правда, иногда забывалась – и я понимала: она меня слышит. Потом надоело играть – и слух к Лиозновой «вернулся»…
Когда мамуля куксилась, я показывала ей фотографию из молодости: «Смотри, какая ты красавица!» – и глаза её улыбались. Лиознова не чувствовала своего возраста, часто спрашивала: «А сколько сейчас мне лет?» До последнего принимала своих верных студентов – с ними она возвращалась и в свою молодость (кстати, они тоже называли её «мамой»). Правда, бывало, Таточка пересиживала с гостями, потом ей становилось плохо – и снова «скорая», больница…
Татьяна Михайловна мужественно, с достоинством переносила ужасную болезнь! Хотя были дни, когда ей становилось очень плохо. Она страдала от болевых шоков. Но даже в такие моменты владела ситуацией. Вот только более десяти лет борьбы с тяжёлыми болезнями давали о себе знать. И организм не выдержал. Татьяна Михайловна умирала очень мужественно. Она была в сознании и всё прекрасно понимала!
Очень дружила с художником по костюмам Марочкой Быховской. И ушли они вместе – Татьяна Михайловна пережила подругу на два дня. У нас с Марочкой тоже была дружба, только тайная. Почему? Да просто мамуля меня ревновала ко всем, не хотела делиться. Говорила: «Ты мой ангел-хранитель». И я благодарна судьбе, что она нас свела. Они с моим отцом всё это время тоже держались вместе… Кроме того, уж я-то могу рассказать, как она в старости переживала из-за того, что когда-то кому-то сделала больно. А вообще была очень разная.
Как-то после очередной больницы пресса распустила слух о кончине Татьяны Лиозновой. Друзья набирали её номер – чтобы выразить соболезнования близким… Но натыкались на знакомый голос – и не знали, что говорить. Один от неожиданности воскликнул:
– Татьяна Михайловна, так, получается, вы живы?
– А вы с какого света звоните? – мгновенно парировала она в своём стиле.
Мне мамуля сказала:
– Дочка, как быстротечна жизнь!.. Не думай о секундах свысока.
И в ту секунду откуда нам было знать, что этот разговор станет последним?
Татьяна Михайловна привыкла всё контролировать… Даже какую надпись на могильной плите сделать, в завещании указала:
«Народная артистка СССР,
кинорежиссёр Татьяна Лиознова».
* * *
…Не знаю, вполне ли уместно сравнивать борьбу за жизнь – и уход из жизни разных и по-своему сильных, войной и творчеством испытанных женщин. Напомню, шок в стране вызвало самоубийство в ноябре 1991 года Юлии Друниной. Популярнейшая поэтесса, по праву ощущавшая себя «связной между теми, кто жив и кто отнят войной». Её стихи о любви школьницы переписывали в свои тетрадки. Друнина – в руководстве Союзов писателей СССР, России. Регулярно выходят книги. Обласкана самим Михаилом Горбачёвым. В августе 1991-го на баррикадах у Белого дома вновь почувствовала себя молодой, как в годы войны. Хотя ей было уже 67 лет. По горячим следам написала большой цикл стихотворений «Белый дом». И вдруг… Друнина уехала на дачу в подмосковную Пахру. Положила на стол собственноручно отпечатанную рукопись посмертной книги. Аккуратно разложила конверты с записками. Милиции – «Никого не винить, я ухожу по своей воле», дочери, близким друзьям с распоряжением о похоронах, издании книги…
Одна из записок была адресована поэту Владимиру Савельеву:
«Володя,
считаю тебя хорошим товарищем, потому обременяю просьбами помочь моим ребятам с похоронами, а мне – с посмертной новой книжкой. Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл… А я к тому же потеряла два своих главных “посоха” – ненормальную любовь к старокрымским лесам и потребность “творить”… Оно и лучше – уйти физически не разрушенной, душевно не состарившейся, по своей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хотя я, увы, неверующая. Но если Бог есть, он поймёт меня…»
Как и Лиознова, Юлия Друнина не приняла резкие,
