Режин Перну - Жанна дАрк

Волнение толпы легко можно понять; несомненно, даже враги были тронуты. Изамбар рассказывает о таком факте:

"Один англичанин, солдат, чрезвычайно ее ненавидевший и поклявшийся, что своими собственными руками бросит вязанку хвороста в костер, на котором будет гореть Жанна, в тот самый момент, когда делал это, услышал, что Жанна кричит "Иисус!" в последний миг своей жизни. Он застыл, как громом пораженный, и словно ума лишился; его отвели в таверну неподалеку от Старого рынка, чтобы с помощью напитков вернуть ему силы. Позавтракав с доминиканцем, этот англичанин исповедался монаху, тоже англичанину, что совершил тяжкий грех и раскаивается в содеянном против Жанны, которую он считает святой женщиной, потому что, как ему показалось, он видел собственными глазами, как в ту минуту, когда Жанна испускала последний вздох, белая голубка вылетела в сторону Франции. А палач в тот же день после завтрака пришел в монастырь братьев-доминиканцев и сказал мне, а также брату Мартену Ладвеню, что он очень боится быть проклятым, ведь он сжег святую женщину".

Пьер Кюскель, несколько раз видевший Жанну, когда он делал каменную кладку в замке, рассказывает, хотя его не было при казни ("потому что мое сердце не выдержало бы этого и разорвалось бы от жалости к Жанне"):

"Я слышал, что метр Жан Трессар, секретарь короля Англии, возвращаясь после казни Жанны, удрученный, стенающий, горестно оплакивающий то, что видел, произнес: "Мы все пропали, ибо была сожжена добрая и святая женщина", и он говорил, "что душа ее в руках Божьих и что, когда она была в огне, она взывала к Господу Иисусу".

Даже один из заседателей, руанский каноник метр Жан Алеспе – один из агентов короля Англии, когда Руан в 1419 году сдался англичанам, – рыдал и неустанно повторял, если верить свидетелям: "Я хотел бы, чтобы моя душа была там, где, я полагаю, находится душа этой женщины".

Сердце Жанны

Варвик отдал приказ собрать прах Жанны и бросить его в Сену: и речи не могло идти о том, чтобы позволить толпе превратить его в мощи. И по этому поводу из уст в уста передается молва, о чем нам рассказывает Жан Массьё:

"Я слышал от Жана Флери, подручного бальи и писца, что палач рассказал ему: когда тело сгорело и превратилось в пепел, сердце ее осталось целым и невредимым и полным крови. Палачу было приказано собрать прах и все, что осталось от нее, и бросить в Сену, что он и сделал". Брат Изамбар добавляет, что палач утверждал:

"Даже употребив масло, серу и уголь, он никак не мог ни истребить, ни обратить в пепел… сердце Жанны, чем был поражен как совершенно невероятным чудом".

Она смиренно не прожила и девятнадцати лет, и прах ее был развеян по ветру…

Глава VIII

Карл Победитель

В дни, последовавшие за руанским костром, поведение Кошона свидетельствует о том, что епископ немного нервничает. Руанский монастырь святого Иакова, где были монахами брат Изамбар де Ла Пьер и брат Мартен Ладвеню, раздирают жаркие споры. Кошон вызывает зачинщика смуты брата Пьера Боскье. Тот заявляет, что осудившие Жанну поступили дурно. Тогда Кошон приговаривает его к тюремному заключению и сажает на хлеб и воду до Пасхи следующего года – десять месяцев в заключении!

Затем 7 июня епископ созвал нескольких заседателей, близких и верных ему: Никола де Вендреса (именно он составил цедулу отречения); Никола Луазелёра (он пытался заручиться доверием Жанны и получить от нее признания, выдавая себя за ее "земляка"; он не пропустил ни одного судебного заседания, голосовал за то, чтобы подвергнуть ее пыткам); Пьера Мориса, молодого блестящего богослова; Тома де Курселя, которому будет поручено перевести подлинники протоколов, составлявшихся нотариусами изо дня в день, дабы составить из них аутентичный текст процесса (чем он воспользуется, чтобы вычеркнуть свое имя из списка голосовавших за пытку); университетского богослова Жака Ле Камю, руанского каноника, которому, после того как он спешно покинул Руан, английский король пожаловал в качестве компенсации приход церкви Троицы в Фалезе; Кошон призвал его засвидетельствовать ересь, и он сопровождал Кошона в тюрьму в день казни Жанны; и наконец, брата Мартена Ладвеню и брата Жана Тумуйе. Кошон попросил также прийти нотариуса процесса Гийома Маншона, но тот отказался – раз процесс завершен, он считает, что его обязанности выполнены; что касается добавлений к тексту, то любое из них незаконно, а лицо официальное и давшее присягу, коим является нотариус, не имеет права участвовать в подобных действиях. Если верить показаниям Гийома Маншона, сделанным позже, казнь Жанны глубоко взволновала его.

"Никогда я так не рыдал, что бы со мной ни случалось, и даже месяц спустя я не мог успокоиться. На часть денег, полученных за участие в процессе, – уточняет он, – я купил требник, который храню до сих пор, чтобы молиться за Жанну".

Пьер Кошон хочет заставить заседателей подтвердить, что Жанна отреклась от своих "голосов". Конечно же, все наперебой начали заявлять, будто она так и поступила.

"Она знала и понимала, что голоса ее обманули… Являвшиеся ей голоса и видения, о которых она упоминала на процессе, обманули ее, ведь голоса обещали ей, что она будет освобождена из тюрьмы, а она видела, что на самом деле происходит совершенно обратное… То, что ее обманули, – правда… Поскольку они ее обманули таким образом, она считала, что это были не добрые голоса и не добрые дела… (Я не хочу больше верить в эти голоса)…"

А Никола Луазелёр дошел даже до того, что сказал, что Жанна просила, "глубоко раскаиваясь, прощения и снисхождения у англичан и бургундцев за то, что, как она призналась, по ее наущению их убивали и прогоняли и она причинила им большой урон"!

Очевидно, не случайно все эти сведения были собраны 7 июня, ибо на следующий же день английский король обратился с письмом к императору[81], королям, герцогам и принцам христианского мира. Текст этого письма – своего рода шедевр. "Соблазнив народ", Жанна в конце концов при помощи милосердия Божьего попала "в наши руки и оказалась в нашей власти… Однако у нас не было ни малейшего намерения мстить этой женщине за нанесенные оскорбления и сразу же передать ее светскому суду, дабы она была наказана"; но, когда по просьбе прелата на территории епархии, где она была взята в плен, ее передали в руки церковных властей, ее признали виновной во многих преступлениях против веры и "она не признавала никакого судии на земле". Наконец она отреклась от своих заблуждений, но "пламя гордыни вновь обуяло ее заразным огнем", так что ее передали светским властям. И в этот момент несчастная "недвусмысленно призналась, что духи, которые, как она множество раз утверждала, являлись ей, были явно злыми обманщиками… Она признала, что ее обвели вокруг пальца и обманули". Таким образом, комедия, разыгранная накануне, была необходима для подобного отчета о процессе.