Михаил Водопьянов - Друзья в небе

Советские летчики гордятся такими Героями Советского Союза, как Ирина Себрова, совершившая в войну 1008 боевых вылетов, Евгения Жигуленко, на счету которой 968 вылетов, Раиса Аронова, Мария Смирнова, Лариса Розанова, Марина Чечнева, Надежда Попова, Руфина Гашева. Каждая из них более восьмисот раз вылетала на ночную бомбежку врага.

После войны пути боевых подруг разошлись. Но дружбу, закаленную в огне войны, однополчане не прерывают. У них стало традицией каждый год 2 мая встречаться в сквере у Большого театра. Кто находится в другом городе и прибыть не может, присылает в Москву к этой дате письмо с рассказом о своих делах и успехах.

Кроме женского полка ночных бомбардировщиков, на фронтах Отечественной войны сражались еще две авиационные части, целиком скомплектованные из женщин: 125-й легкобомбардировочный полк и 586-й истребительный.

Тридцать одной советской летчице было присвоено звание Героя Советского Союза.

РОЖДЕННЫЙ ЛЕТАТЬ…

На оранжевой машине

В первые дни боев с белофиннами я пришел к паркому обороны.

— Разрешите мне выполнить свой долг, — попросил я Климента Ефремовича.

В кабинете наркома сидел черноволосый, молодой еще человек с удивительно мягкой улыбкой на очень красивом, энергичном лице. Рядом с его стулом стояли костыли. Я догадался, что это — недавно назначенный командующий Военно-Воздушными Силами, командарм второго ранга Смушкевич.

— Как вы думаете, Яков Владимирович, — обратился к нему Ворошилов, — пустить Водопьянова на фронт или не пустить?

— Обязательно пустить, — серьезно сказал Смушкевич. — Нам там полярные летчики будут очень нужны…

Нарком направил мой экипаж в Петрозаводск, в распоряжение командующего армией.

— Мы с вами там встретимся, — сказал Смушкевич, пожимая мне руку. — Желаю боевой удачи!

По распоряжению Смушкевича по пути на фронт я залетел в авиационную часть и установил на своем ТБ-3 бомбодержатели. Командир части откомандировал с нами двух стрелков и специалистов по вооружению.

В Петрозаводск мы прилетели во всеоружии. На аэродроме летчики и механики обступили наш самолет. Увидев бомбодержатели на ярко-оранжевой машине, они с удивлением спросили, не думаем ли мы совершать на ней боевые полеты.

— Да вас на такой «корове» сразу же собьют, — уверенно заявил командир полка. — Какова скорость вашего самолета?

— Сто семьдесят километров.

Все рассмеялись.

— Да… далеко на нем не уедешь! Больно неповоротлив, да и приметен. Разве только ночью…

— Ночью так ночью, — покорно сказал я.

Но лишь на словах было легко смириться. На другой день на рассвете все самолеты пошли на боевые задания. Они возвращались, нагружались бомбами и летели вновь. Боевая жизнь была в полном разгаре. А мы сидели на аэродроме.

— Товарищ командир! Мы что — прилетели сюда смотреть, как другие бомбят? Бомбы подвешены, моторы в полной готовности!

— Полетим ночью, — ответил я.

— Ночью мы и так полетим, — упорствовали мои ребята. — Давайте днем!

Мне и самому не терпелось полететь.

— Хорошо! Заводите моторы, а я пойду на командный пункт, получу боевое задание.

После этого путей к отступлению у меня не было;

Откуда взялось красноречие, сам не знаю, но командира я уговорил. Через час наш самолет был в воздухе.

Дополнительная нагрузка изменила летные качества машины: скорость упала до ста пятидесяти, высота также набиралась медленно. Но бомб мы взяли много.

Пролетаем линию фронта. День ясный, впереди виднеется цель.

На маленькой станции груда какого-то имущества, покрытая брезентом. Одна за другой посыпались на брезент наши бомбы. Что там творилось! Все белое стало черным. Несколько бомб упало прямо на железнодорожное полотно. Оказалось, что, разбив линию, мы отрезали путь к отступлению финского бронепоезда.

Потом мы наловчились: стали делать по два вылета в день.

Однажды командир части получил задание разбомбить укрепление врага.

— Хорошо бы, — обратился он ко мне, — слетать раза два на вашем самолете и сбросить тонн десять взрывчатки.

Я вспомнил, как он обозвал мою машину «коровой», и говорю:

— Летите со мной. Места вы знаете хорошо. И результат бомбежки увидите сами.

— С удовольствием.

— Только, — говорю, — мы будем летать на «корове», как бы чего, не вышло.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

Через час полетели. Задачу выполнили, но нас сильно обстреляли, привезли несколько пробоин.

Пошли во второй раз, поднялись выше облаков, в их разрывах сравнительно легко нашли цель. Груз лёг там, где ему полагалось. Стал я разворачивать машину, чтобы идти обратно, смотрю со стороны Финляндии с бешеной скоростью приближаются два истребителя. Стрелки приготовились к встрече. Я ушел в облака. Лечу по приборам, ныряя из одного облака в другое. Прошло с четверть часа. «Ну, — думаю, — отстали». Вылезаю из облаков, а истребители тут как тут, едва не задевают нас колесами. Потом оказалось, что истребители-то были наши. Узнав мой самолет, они повернули обратно…

Когда командование выяснило через пленных, что за моей оранжевой машиной охотятся, нам запретили летать днем.

А вскоре ударили сильные морозы. Водомаслогрейки не успевали обслужить все самолеты, вода мерзла на лету. Вот тут-то и пригодился наш полярный опыт — ведь мы могли летать при любом морозе. Наш самолет не нуждался в водомаслогрейке, вместо воды мы залили в моторы антифриз, а за час до вылета механики полярными авиационными лампами АПЛ подогревали моторы. Одновременно грелось и масло.

Я подумал о том, что нага полярный опыт следует широко применять на фронте и полетел в Москву доложить о моем плане. Ворошилов и Смушкевич одобрили эту затею, по их указанию были заказаны на заводе авиационно-подогревательные лампы. В течение двух недель все авиационные соединения, действовавшие на белофинском фронте, получили подогреватели. Боевые машины стали подниматься в воздух в любой мороз.

«Свой человек»

«Летчик без полетов, что портной без ниток», — часто говорил Яков Владимирович. А он-то сызмальства знал все о портновской профессии. Отец его с раннего утра до темноты сидел, поджав ноги по-турецки, на большом столе, орудовал иглой и тяжелыми кривыми ножницами.

Вспоминая свое детство, Смушкевнч как-то рассказал старый анекдот о четырех портных на одной улице маленького поселка на западе России, Один из них повесил вывеску «Портной из Петербурга», другой рекламировал себя, как «Мужской портной из Парижа», третий именовался «Знаменитым мастером из Лондона», но больше всего заказов было у находчивого портного, который назвал себя: «Лучший портной на этой улице».