Нетаньяху. Отчет о второстепенном и в конечном счете неважном событии из жизни очень известной семьи - Джошуа Коэн
Когда я в последний раз видел семейство Нетаньяху, Циля окутывала бедра Джонатана своей дубленкой, точно гигантской набедренной повязкой, отбиваясь от попыток мужа отдать ей свою дубленку, они пререкались между собою и спорили с копами, Бенджамин отошел поглазеть на подъехавшую пожарную машину.
По бронксообразной дорожке я вернулся к машине, достал из «форда» лопату и, опираясь на ее рукоятку, точно на посох, пробрался сквозь пробку: машина скорой, машина охраны кампуса, машина отделения окружного шерифа.
Окно переднего пассажирского сиденья было открыто, через него передали Идо — во сне он сосал большой палец — работнику скорой, тот понес его родителям на вытянутых руках, точно испачканный сверток.
Я заглянул в окно, увидел доктора Морса, он жестом предложил мне сесть на заднее сиденье, как зверю в передвижную клетку, теплую и вонючую.
— Ну и вечер, — сказал я.
Доктор Морс крякнул.
Шериф — его лицо мне так и не удалось разглядеть, не считая белесых усов, таких длинных, что их кончики было видно со спины, — вел машину плавно и хранил молчание.
Я держал лопату, чтобы не прыгала по салону.
На Колледж-драйв шериф затормозил, доктор Морс вылез из машины.
— Спасибо вам за все, шериф, — и мне: — До завтра, Руб. День выдался насыщенный.
Он ушел, шериф поехал дальше.
— Я могу дойти от Гамильтон.
— Я отвезу вас домой.
— Это необязательно.
— Я знаю, что необязательно. Но я не спрашиваю вас, а говорю. Я отвезу вас домой. Я не хочу, чтобы в такую погоду кто-то расхаживал по улицам, даже если для этого мне придется поработать такси.
— Вы очень любезны, мистер…
— Шериф.
— Шериф… надо свернуть вон туда…
— Я знаю, где вы живете, профессор Блум.
Я откинулся на спинку сиденья, прижимая лопату к бугорку посредине пола, и уставился в зарешеченное окно: снеговики во дворах под покровом своей стихии, дома без света, где дремлют мои соседи.
Шериф свернул на Эвергрин и остановился перед моим домом.
— Благодарю вас.
— Благодарите себя. Благодарите налогоплательщиков.
Я попытался вылезти, но не смог. Мне очень хотелось сменить этот душный острог на тот, что за лужайкой, мой дом наверняка полнился воплями моей обнаженной дочери с синяком на носу. Но на задних дверях полицейской машины не было ручек.
— Что за адский вечер, — сказал шериф. — Что за дикий народ. Извините, профессор Блум. Но что за дикий народ.
Шериф вздохнул, вышел из машины, вызволил меня, и я вылез на тротуар с моим пастушьим посохом — лопатой.
— Спасибо, шериф, а насчет народа вы совершенно правы. Насчет родителей этих мальчиков. Кстати, они турки.
Я направился к дому.
Но входная дверь была заперта, а ключей у меня не нашлось, так что я постучал и, дожидаясь, пока Эдит впустит меня, махал лопатой шерифу и бормотал: «Турки… что вы хотите? Сборище чокнутых турок…»
Действующие лица и еще одно действующее лицо
Через четыре года после вечера, о котором рассказано выше, останки Зеэва Жаботинского с кладбища на Лонг-Айленде перевезли в Израиль и перезахоронили близ могилы Теодора Герцля на горе Герцля в Иерусалиме. Пышность и обстоятельства церемонии достойно прикрыли тот факт, что, по сути, это унижение, посмертное оскорбление: Бен-Гурион и израильское общество в конце концов осознали — решение государства перезахоронить Жаботинского рядом с могилой его соперника, на холме имени его соперника, пятнает честь и наследие покойного куда больше, нежели давний отказ британских властей похоронить его в краях, о которых он тосковал.
В том же 1964 году 18-летний Джонатан (Йонатан) Нетаньяху вернулся в Израиль и пошел служить в воздушно-десантные части ЦАХАЛа. Он отважно сражался в Шестидневной войне и Войне Судного дня, дослужился до командира элитарного подразделения по борьбе с терроризмом «Сайерет Маткаль» (специальное подразделение Управления разведки Генерального штаба Армии обороны Израиля); позже в нем служили и младшие братья Нетаньяху. 27 июня 1976 года из Тель-Авива в Париж вылетел рейс № 139 компании Air France; на промежуточной остановке в Афинах вместе с новыми пассажирами на борт самолета взошли четверо боевиков — двое из Народного фронта освобождения Палестины и двое из Революционных ячеек — западногерманской леворадикальной организации. Вскоре после вылета из Афин четверо террористов захватили самолет, направили его для дозаправки в Бенгази (Ливия), после чего приказали лететь в Энтеббе, город в Уганде — по иронии судьбы, именно эту страну британцы изначально предлагали для создания еврейского государства (тогда она еще называлась Британской Восточной Африкой). В аэропорту Энтеббе пассажиров рейса — всего 241 человек — согнали в главный зал ожидания старого терминала. Евреев отделили от неевреев, последним разрешили вернуться во Францию, а первых вместе с экипажем оставили в заложниках и потребовали выкуп. Террористы обещали отпустить заложников в обмен на пять миллионов долларов США и свободу для 53 палестинских и пропалестинских боевиков, содержавшихся в израильских тюрьмах, а также в тюрьмах Западной Германии, Кении, Франции и Швейцарии — в эту клику входили пособники «Фракции Красной армии», они же «группа Баадера-Майнхоф», и Кодзо Окамото, гражданин Японии, в 1972 году под знаменем Народного фронта освобождения Палестины убивший 23 человека в аэропорту Лода. Террористы пригрозили убить заложников, если требования не будут выполнены. Пока израильское правительство обдумывало план действий, к террористам в аэропорту Энтеббе по приказу президента Иди Амина присоединились военные Уганды. 4 июля 1976 года, в день, когда Америка праздновала двести лет со дня основания, подразделения израильского спецназа штурмовали аэропорт Энтеббе, захватив врасплох террористов и местных военных, и освободили заложников, потеряв одного бойца: погиб Йонатан Нетаньяху, «Йони», красивый курчавый 30-летний командир подразделения; многочисленные книги и телефильмы сделали из него национального героя, известный всему миру символ отваги израильских солдат, этот образ сыграл решающую роль в карьере его братьев и
